– И в мыслях не имел…
– А помнишь, что стряслось два месяца назад, когда я уезжала в Норфолк?
– Да я же объяснил! Детально. Я случайно замешался в толпу гостей…
– Правильно. Вот я и не хочу, чтобы ты опять куда-то замешался. У меня дома очень расстроились. Ты же знаешь, как щепетильны мои родители.
Пэки покаянно покивал. Современная свобода нравов никак не затронула графа Стейблфорда и его супругу.
– А тетя Гвендолин обозвала тебя висельником и вертихвостом.
– Как-как она меня обозвала?
– Висельник и вертихвост.
Пэки заносчиво распрямился. Замечания и критику от своей нареченной он готов был принять, но когда еще и ее изъеденные молью родственнички распускают языки…
– Мне все равно, что болтает эта обожательница кошек и подтасовщица пасьянсов, – с достоинством, которое ему очень шло, ответил он. – А вот мое маленькое посланьице ей. Можешь ей передать, что… Хотя нет, ладно, лучше не надо. Передай ей только мой жаркий привет и добавь: я надеюсь, его жар ее задушит!
Приостановив собственный поток красноречия, Пэки кинулся наперерез помощнику кассира по имени Бодкин, который пытался вторгнуться в купе вместе с женой Мириэм, сестрой Луиз, попугаем Полли в клетке и существом, похожим то ли на ребенка, то ли на подростка, фальшиво заверяя их, что дальше в вагоне полно мест. Его победа чуть-чуть смягчила Беатрису. Беседу она возобновила поласковее.
– Я очень надеюсь, что в мое отсутствие ты не станешь расслабляться. Пожалуйста, ходи в концерты и посещай картинные галереи.
Пэки задрожал в священном трепете.
– Пусть только кто попробует меня удержать! Да, пусть попробует!
– Тебе это так полезно…
– Да уж, кто спорит! Я прям ощущаю, как моя душа раздувается будто отравленная.
– Завтра в «Квинс-Холле» декламирует Яша Прицкий.
– Браво, Яша!
– А в Гейт-театре идет новая пьеса. Говорят, изумительная. У меня такое чувство, что если ты будешь общаться с Блэром Эгглстоном…
Пэки ласково потрепал ей руку.
– Глаз с него не спущу. Если желаешь, чтоб я распивал с ним чаи, сегодня же и начну, пока из ушей не польется. Буду липнуть к нему каждый день. Станет одеваться утром, а я тут как тут, выглядываю из левого башмака. Эге, а поезд-то уже тронулся!
Поезд, встряхнувшись, заскользил по рельсам. Пэки рысцой поспевал следом. Беатриса высунулась из окна.
– Так не забудь, почаще встречайся с Блэром Эгглстоном!
– Обязательно! Очень часто!
– Не пропусти Прицкого.
– Ни за что!
– И сходи на спектакль в Гейт.
– Непременно!
Поезд набирал скорость. Пэки сдернул шляпу и любовно стал ею махать.
– И зайди подстригись! – крикнула напоследок Беатриса. – Ты на хризантему похож!
С этим напутствием она вместе с поездом скрылась из виду.
2
Пэки остался на платформе и провел рукой по затылку определяя, что там творится. Да, ясно, что Беатриса имела в виду. Волосы определенно лохматые, напоминают об Авессаломе, сыне Давидове. Поезд 16.21 отправили минута в минуту, так что у него вполне хватит времени перед встречей с этим задохликом забежать в парикмахерскую отеля «Нортумберленд».
Пэки махнул такси, испытывая нечто подобное рвению доблестного рыцаря, только что получившего повеление от дамы сердца и узревшего, что путь к исполнению его открыт.
Парикмахерская отеля «Нортумберленд», расположенная в подвале этого хорошо известного караван-сарая, – местечко, как правило, оживленное. Там весело клацают ножницы и жужжат разговоры о погоде. К удивлению Пэки, на этот раз, когда он вошел, в зале не оказалось не только клиентов, но – как ни странно – и парикмахеров. Непонятная тишина окутывала зал, и запах лавровишневой воды зловеще витал в пустоте.