– Как это было ужасно для вас, Мел. Ведь вы были очень молоды.

Она кивнула с легкой усмешкой. Это уже не причиняло ей боль. Просто мрачное воспоминание. Просто факт из ее биографии.

– Мне было девятнадцать.

– О боже, как же вам удалось справиться одной? Ваши родители помогли вам?

– Только на первых порах. Я уехала из Колумбии, когда родились девочки, а потом нашла работу. Я сменила много мест, – Мел улыбнулась, – и случайно устроилась секретарем на телевидение в Нью-Йорке, а потом машинисткой в отделе новостей, оттуда все и началось, как я понимаю. – Теперь она с легкостью оглядывалась на прошлое, но он чувствовал, каким трудным было ее восхождение, и вся прелесть заключалась в том, что это не сломило ее. Она не ожесточилась, а реально смотрела на прошлое и в конце концов добилась своего. Она добралась до вершины и не сетовала на сложности восхождения.

– Вы с такой легкостью рассказываете об этом, но, должно быть, иногда приходилось туго.

– Пожалуй, так. – Она вздохнула и стала смотреть на город, по которому они ехали. – Теперь я почти не помню об этом. Забавно, что, столкнувшись с трудностями, кажется, что не выживешь, но каким-то образом удается преодолевать их. А когда вспоминаешь о пережитом, то все уже не кажется таким трудным.

Слушая ее, он размышлял, сможет ли он когда-нибудь вот так же спокойно вспоминать об утрате Анны, но пока он сомневался в этом.

– Знаете, Мел, самое трудное для меня то, что я никогда не смогу заменить своим детям мать. Им она так нужна, особенно Пам.

– Вы не можете так требовательно подходить к себе. Вы отдаете все самое лучшее, что способны им дать. Но не больше.

– Я понимаю. – Но его ответ прозвучал неубедительно. Он вновь взглянул на нее. – Вы никогда не думали снова выйти замуж ради дочек? – Он понимал, что у нее был совсем иной случай.

– Не уверена, что смогу снова выйти замуж. Брак не для меня. Надеюсь, что девочки уже поняли это. Раньше, когда они были поменьше, они постоянно донимали меня этим. Иногда я чувствовала себя виноватой. Однако лучше уж жить одной, чем с плохим человеком, и самое интересное, что мне так больше нравится. Теперь я сомневаюсь, что могла бы с кем-то делить моих девочек. Наверное, стыдно признаться, но временами у меня возникает такое чувство. Вероятно, я стала собственницей в отношении дочек.

– Это можно понять, ведь все это долгое время вы прожили с ними одна.

Он откинулся на сиденье и бросил на нее взгляд.

– Возможно. Джессика и Вал – самое лучшее, что есть у меня в жизни. Они замечательные дочки.

Они остановились в фешенебельном районе Беверли-Хиллз, всего в двух кварталах от знаменитой Родео-драйв. Мелани огляделась. «Бистро Гарденс» был прекрасным рестораном в стиле артдеко[2] с обилием цветущих кустарников во внутреннем дворике. Ленч был в полном разгаре. Среди шикарной публики Мелани заметила несколько знаменитостей, потом неожиданно для себя обнаружила, что взоры посетителей прикованы к ней. Она увидела, как две дамы что-то возбужденно шепчут третьей, а метрдотель, с улыбкой встретивший их, не сводил с нее глаз.

– Здравствуйте, доктор. Здравствуйте, мисс Адамс, очень приятно снова видеть вас. – Она не могла припомнить, встречалась ли она с ним прежде, но он знал, кто она такая, и хотел подчеркнуть это. Удивившись, она последовала за ним к столику во внутреннем дворике ресторана, и Питер вопросительно посмотрел на нее.

– Вас всегда узнают?

– Не всегда. Все зависит от того, где я нахожусь. Полагаю, что здесь так принято. – Она бросила взгляд на переполненный ресторан, где собирались на ленч сливки общества. Она вновь улыбнулась Питеру. – Это напоминает обход пациентов с доктором Галламом в больнице, где все смотрят на вас. Все зависит от того, где вы находитесь.