Закончив с перепроверкой и пополнением запасов, я дернул за рычаг на приборной доске и покинул вездеход, оставив радиста спать на скамье.

Нас четверо.

Я.

Радист Касьян Кондратович. Он единственный из Замка. Я о нем пока ничего не знаю.

Получивший азы знаний и имеющий собственную земную базу знаний автомеханик и умелый повар Сергей Блат. Мрачноват, молчалив, но при этом спокоен и как он сам сказал «не слишком трясется за свою жизнь».

И бывший экспедитор улыбчивый Филимон с длинной седой бородой, чем-то похожий на каноничного Сусанина, готовый трудиться разнорабочим и еще сохранивший немало физической силы и выносливости. Он и сейчас высок и широкоплеч – а в прошлом по его словам зело сильно увлекался гиревым спортом и походами. Хорошее сочетание, что становится только лучше от его веселого нрава.

Машина полностью готова и стоит кокпитом к пока закрытым вратам Холла. Я загнал ее сюда несколько часов назад – и сделал это специально, собираясь отбыть в экспедицию именно отсюда. Не из привилегированного Замка, а из почти трущобного безысходного Холла. Впрочем, сейчас ситуация кардинально изменилась. Постоянно работает радио – не только музыка, но и радиопереговоры с другими убежищами. Теперь здесь всегда тепло и чисто, пахнет вкусной едой, много яркого света, работает ларек, а люди за столам теперь не горбятся мрачными изгоями, а заняты чтением старых книг, газет и журналом, а многие поглощены вязанием теплых вещей из медвежьей шерсти – с помощью новеньких спиц, крючков и прочих нехитрых устройств. У людей появился не только смысл существования. К ним еще вернулась и толика собственной значимости. И почти торжественное отбытие тяжелого вездехода именно из Холла позволит им приподнять свою самооценку еще чуть выше.

До отбытия всего ничего. Но я еще успею съесть тарелку жирного мясного супа и пообщаться со «своими» холловскими стариками. А затем можно и в путь…

Прощальная речь.

Те самые слова, которых я всю жизнь избегал. Куда бы ты не шел, уходить надо спокойно, по возможности быстро и быть немногословней. Этому правилу я следовал всегда – даже в тот день, когда оказались резко разорваны мои самые долгие и как я считал самые важные личные отношения.

Но в этом случае так поступить нельзя – есть шанс никогда не вернуться. А я понимал, что по крайней мере сейчас являюсь тем плутониевым стержнем, что за прошедшие дни разогрел это стылое болото. Но пришедшие со мной изменения и потрясения вместе со мной и уйдут – люди еще не привыкли действовать без внешнего раздражителя. И поэтому все вернется на свои тоскливые круги своя. Поэтому надо сказать хотя бы несколько греющих старые души фраз, но при этом не врать и даже в самой малости не кривить душой…

Никакого пиршества не планировалось – хлопотно и затратно это – но даже без всяких угощений рядом с нами собралось не меньше пары сотен стариков. Их лица говорили о многом. Кто-то старательно улыбался, кто-то не мог скрыть душащего слезливого волнения, другие уже открыто плакали, а кто-то просто, но очень выразительно молчал. Слишком много волнений для стариковских тел и душ, и они продолжали нагнетать это давление. Коротко переговорив с лидером Замка – а он на редкость умело затерялся в общей толпе и никак себя специально не выделял – я поднялся по откинутому трапу вездехода, развернулся и с этой импровизированной трибуны заговорил, скользя взглядом по обращенным ко мне лицам.

– Мы все одинаковые. Раз мы оказались здесь, раз именно нас выбрали те охотники за будущими сидельцами, а они отбирали людей по особым признакам, значит мы все тут одинаковые и особенные. Мы стойкие, деловитые и практичные люди. Да нас по-разному трепала жизнь, но как не крути – мы выстояли под ударами судьбы. И продолжаем стоять. Продолжаем жить. На самом деле, если говорить от всей души – вы куда круче меня. Я во всем уступаю вам. Хотя бы потому, что вы испытали на себе сорок лет одиночной отсидки, отбыв весь срок от звонка до звонка. А мне повезло, и я выбрался гораздо раньше.