– С-серый, – сказал парень, заикаясь. – Был там, наверху.

Ночные и теперешние мысли пометались в разгоряченной голове и суетливой стайкой вылетели куда-то. Илинэ стояла рядом. Таких ярких глаз, темно-прозрачных и звездных, не было ни у кого. Весну отдал бы за то, чтобы видеть их перед собой еще немного, плывя вверх и вдаль к безмятежному истоку снежного изобилия. Но сознание, находящееся, кажется, где-то сзади, в затылке, встрепенулось и остерегло: подумай о девушке! Если кто-нибудь заметит их вдвоем на запретной тропе, досужие догадки, сплетки пойдут!

Болот возразил чересчур опасливому рассудку: кто попусту бродит здесь, кто в снегопаде приметит? И мысль о близости Илинэ взволновала сильнее.

Сможет ли он вести обыденную жизнь теперь, после того как ощущал в руках тепло и нежность мира? Стрелять по мишеням, словно ничего не случилось, разговаривать, спать, есть?..

Будто нарочно, мерзкий живот, в котором уж точно никогда не бывает высоких мыслей, напомнил о себе. Заворчал возмущенно: иш-шь ты-ы, что надумал – не есть!

Болот поспешно затоптался на месте. Хоть бы в скрипе снега потерялись неприличные звуки утробы! Разве у настоящего воина, привычного к голоду, урчит внутри, если от последней еды прошло чуть больше полудня? Да настоящий воин не допустит такого позорища, одним крохотным усилием воли заставит молчать надоедливое брюхо!

– Зверь не местный, – сказал Болот громко.

– Ты знаком со всеми эленскими зверями? – засмеялась Илинэ.

Он серьезно кивнул:

– Знаком. Наши волки не вредят долине. Они здесь живут.

Сняв шапку, Болот взъерошил вспотевшие волосы. Жар в голове приятно остывал. Понемногу парень овладел собой. Поглядев в сторону, заложил за спину руки. Каждый палец сохранил сегодня лучшее воспоминание.

– Я был в пещере Скалы Удаганки.

Болот почувствовал волну трепета, исходящую от Илинэ.

– Так что же? – отозвалась напряженно.

– Это ты нарисовала Иллэ?

Румяные щеки девушки раскраснелись еще больше. Стыдится, что изобразила существо, имеющее душу? Боится разоблачения? Опустила ресницы:

– Да… Она – моя.

– У тебя большой джогур, – выдавил он и тоже вперился в землю. Заметив ее протестующий жест, добавил: – Не бойся, никто не узнает. Люди не подходят к Скале Удаганки: ни жрецы, ни охотники. Не увидят твою Иллэ.

Илинэ подняла свои изумительные, темные от волнения глаза:

– Но ты ведь увидел?

– Я искал тебя.

– Зачем?

– Потому что… – мучительно соображал Болот, – потому что… – и едва не вскрикнул от испуга, когда конь, подойдя бесшумно, ткнул мордой в спину. Мерин был на редкость смирен, однако и его терпение было небезгранично. К тому же, в отличие от них, он чуял затаившегося невдалеке волка.

Болот с благодарностью прислонился к шее спасителя, вдохнул запах терпкого конского пота. Сделал вид, что ненароком отвлекся, да и позабыл ответить.

– Может, домой отвезти? Конь возражать не станет.

– Но я буду возражать. Вдруг люди подумают неловкое.

– Тогда провожу, – настаивал Болот. – Со стороны. Снег идет, издалека не видно. Хищный зверь шастает близко, опасно же, а у меня все-таки лук.

Девушка зашагала впереди, Болот за ней, держа мерина, боязливо подергивающего ушами, в поводу. Когда у ручья за кустами завиднелись юрты Крылатой Лощины, парень молча оседлал коня и отъехал подальше.

Ворота изгороди были приоткрыты. Во дворе у коновязей стояли, переминаясь, чужие нерасседланные лошади. Из-за двери доносились незнакомые голоса. Илинэ опрометью бросилась к коровнику и едва успела скрыться за углом.

Снегопад поредел, измельчал, голоса в подмороженном воздухе слышались четко. Манихай перед кем-то оправдывался и натужно хехекал: