– А есть новенькое? – спросил тот.

– Ну, могу предложить знатную слоенку, ты же сластена.

Слоенкой Василиса назвала некое подобие «Наполеона», которое смогла изготовить в здешних условиях, пропитывая медом и обсыпая коржи орехами.

Дэйн на секунду улыбнулся уголками губ, а потом кивнул.

– А вы что-то будете? – уже другим тоном обратилась она ко второму посетителю, смотревшему на нее с мрачным подозрением во взоре.

– Меня зовут Андалу, – спокойно сказал тот.

– Не верю! – тут же возразила девушка. – Вот… точно не Андалу. Так есть что-нибудь будете?

Храмовый служитель прикрыл на секунду глаза, и только крепко сжатый кулак выдавал его раздражение.

Он ничего не мог предъявить этой дерзкой девчонке. Магии в ней не было ни на грош… Веселая, всегда обходительная, она не нарушала никаких порядков – ну подумаешь, непонятные узоры на руках! За такое не заточишь в темницу. Но де-э-эрзкая!

Да еще эта хромоножка, которая всюду за ней таскается, словно тень… Странная кухарка, одним словом. Она не боялась его. Да, собственно, никого не боялась! Он попытался выведать, есть ли у нее семья, но оказалось, предмет его подозрительных наблюдений совершенно одинок. Даже дома своего у Багоевой стряпухи не было. Жила тут же – при харчевне. И откуда только такие берутся?

– Принеси что-нибудь на свой выбор, – махнул в конце концов рукой жрец и снова повернулся к своему собеседнику. – Итак?

Дэйн чуть откинулся назад, постукивая пальцами по столешнице.

– Итак? – повторил он эхом. – С какой целью отец, который не снисходит до простых людей без воли богов, освятил своим присутствием плохенькую харчевню? В очередной раз.

– Голод… терзает, – парировал служитель.

Молчаливый поединок взглядов продолжался до тех пор, пока Василиса не принесла обоим трапезу. Поставив перед молельником широкое блюдо жаркого, она подмигнула дэйну, подвигая ему тарелку с большим куском слоенки.

– Ешьте с удовольствием! – прощебетала девушка и стремительно удалилась, успев, однако, отметить выражение досады и брезгливости на лице служителя, отодвинувшего от себя ароматный обед.

Дэйн усмехнулся. Храмовые послушники подчинялись обетам и держали себя в чистом теле. Воин даже слегка сочувствовал этим людям, которые всю жизнь посвятили молитве и посту. Не ели мяса, не пили вина, не прикасались к женщине, не обзаводились домом или еще каким-то имуществом. Столько запретов, столько всего упущенного ради единственной возможности говорить с богами! Стоит ли диалог с небожителями всех этих лишений? Для Шахнала – а именно так звали служителя – стоил. С другой стороны, сам Шахнал не понимал дэйнов. Как можно отказаться от имени, прошлого, чувств и стать равнодушным орудием создателей? Зачем?

Да, каждый из этих двоих, ныне сидящих за одним столом, был по-своему ущербен, и воин прекрасно понимал это. Он еще помнил отчаянье собственной матери в тот страшный день, когда в их дверь постучался дэйн. И помнил, как отчаянье сменилось ужасом, когда семилетний сын, выступив вперед, согласился стать палачом магов и безучастно, не оглядываясь, ушел, оставив прошлое – дом, родителей, детство – за спиной.

– Вот ведь бестия, – усмехнулся жрец, и хотя глаза его остались колючими и холодными, было заметно, что он слегка расслабился. – Ладно. Не есть я сюда пришел, как ты сам понимаешь.

Тут уже и дэйн подобрался, внимательно приготовившись слушать Шахнала.

– Морака снова взялась за старое. И снова пришла в Аринтму. В остальных городах она не лютует, но у нас что ни год, то новая напасть. Здесь она сильна. И в итоге Маркусу надоела морока с колдунами. Вчера он явил свою волю. И воля эта такова: все закончить. Каждому разрешенному магу будет дарован шанс.