Метелин покачал головой.

– Ладно, Сациви, – вздохнул Бугай, – рановато мы пришли, Леший еще не вдохнул сладкого воздуха воли. Пусть надышится и поймет, что в такой конуре жить нельзя, надо девочку свою одевать, обувать, на море ее возить на шикарной тачке, в кабаках угощать, а не бомж-пакеты, кипятком разбавленные, предлагать…

Он поднялся и, не глядя на хозяина квартиры, сказал:

– Леший, мы без обид. Ты – человек уважаемый. Мы всей зоной на тебя ставили. Ты – наш чемпион непобедимый. Дай бог тебе удачи по жизни. Но подумай лучше, как дальше срок, отмеренный Богом, тянуть. Как лох последний или как чел почетный?

Сациви поднялся и тоже вздохнул. Не сказав ни слова, направился к выходу. Оба задержались в коридоре, и Бугаенко обернулся.

– Слышь, Леший. Мы тебе финский замок притащили, хотели сами наладить, но ты вдруг приперся. Он на столе в кухне лежит. Тогда ты сам уж. Хороший замок, хотя на фига он тебе: дверь такая, что дунь – и развалится. Железная дверь нужна.

– Спасибо, мужики, – ответил Алексей.

– Мы не прощаемся, – напомнил Бугаенко, – а ежели что, Сациви на обоях под столом свой телефон записал: нужда припрет – звякни нам.

Дверь за приятелями закрылась. Алексей поднялся, вышел на кухню, осмотрел замок. Потом взял мусорное ведро, вернулся в комнату, вывалил в ведро банку с окурками, потом отправил туда же вскрытые консервы. Неоткрытую банку красной икры положил в карман.

С мусорным ведром вышел на площадку, остановился у квартиры соседей, позвонил.

Дверь открыла соседка.

– У тебя гости? – шепотом спросила она.

– Нет. Это грузчики телевизор привезли, который я заказывал. Ключи сам им дал для доставки. Они ушли уже.

Он достал из кармана банку икры.

– Вот, возьмите, Тамара Георгиевна, вы столько для мамы сделали.

Соседка хотела отказаться, но приняла подарок.

– Ой, спасибо, а то мы с мужем и забыли, что это такое. А теперь на 23 февраля будет что на стол поставить. Я уж, так и быть, старику своему бутылочку куплю. Да и ты приходи.

– Обязательно, – пообещал Метелин, – бутылку не покупайте. Я ему сегодня же коньяк занесу. Еще и виски есть, но та бутылка открытая.

Он хотел уйти, но соседка ухватила его за локоть.

– Лешенька, ты только не отказывайся сразу. Дело в том, что у меня есть племянница. Скромная девушка, очень несовременная… Она одинокая. Давай я тебя с ней познакомлю?

– Да зачем я ей нищий, да еще и с таким прошлым?

– А мы ей не скажем, что ты в тюрьме сидел. Ты – добрый, это видно сразу. А потом еще ты – симпатичный, высокий, сильный, не то что нынешние дрыщи…

– Я подумаю, – пообещал Алексей и пошел выносить мусор.

Когда вернулся на площадку, услышал, как звонит его мобильный: успел схватить телефон и ответить.

– Это Альберт Иванович, – услышал Метелин голос своего тренера, – короче, поговорил я с Гарри, а он – с главным менеджером. Берем тебя.

– Хорошо.

– Погоди радоваться. Может, тебя и не устроит наше предложение. Они берут тебя уборщиком. Ну ты понял, в зале убирать, мыть в раздевалке, в душевых, в туалете. У нас тут тетка одна старается, но ей годков уже под пятьдесят… Не справляется.

– Да я готов работать.

– А чего оплатой не интересуешься? В общем, тридцать тысяч рублей в месяц. Выходной только воскресенье. Ну зато будет служебное питание: столовая на базе очень приличная – жратвы предостаточно. Так что и на тебя останется. Завтра сможешь?

– С утра подъеду. Скажите куда.

Команда, готовившая Юрия Шепелева к главному поединку его жизни, располагалась на спортивной базе под Павловском. База была создана еще в советские времена, но содержалась в хорошем состоянии. Несколько деревянных коттеджей и здание, где размещались просторный спортивный зал с двумя рингами, небольшой тренажерный зал, раздевалка, душевая и большая баня, при который был и бассейн десять на десять. И все это надо было убирать Метелину. Когда он вошел в зал, то задохнулся от родного воздуха и забытого уже счастья знакомого бытия: запахи мужского пота, кожи, конского волоса, перемешиваясь, создавали неповторимый аромат, которым он наслаждался с тех пор, как пришел в секцию бокса. Пришел тогда к Альберту Ивановичу Гусеву, ставшему для него непререкаемым авторитетом на долгие годы.