Любые попытки вроде эсперанто обречены на провал. Они насильственные. Берется все лучшее из одного языка, из другого – смешали. Но у языка есть органическая целостность, которая отсутствует в эсперанто.

Один из моих друзей, саньясин, традиционный саньясин, Свами Сатьябакта, изобрел свой язык. Он был лингвистом, знал много языков и разрабатывал новый язык, который мог бы стать мировым языком. Он часто проводил время со мной. Я говорил ему: «Не трать свою жизнь впустую. Многие пробовали, но из этого ничего не получилось».

Я рассказал ему небольшую историю. Отмечали день рождения Чарльза Дарвина. Он много рассказывал о птицах, насекомых, животных – и так всегда. И его детям, и соседским нравились эти истории об экзотических странах, где он побывал, и о различных животных, которые там водятся.

У детей возникла идея: «Давайте посмотрим, поймет он или нет…» Они поймали десять или двенадцать насекомых, отрезали у них кусочки – у кого-то лапки, у кого-то голову, у кого-то крылья, у кого-то хвост – и склеили все это вместе. Получилось насекомое. Они хорошо скрепили его и поместили в рамочку, чтобы подарить на день рождения. Дарить пришли все вместе. Они сказали: «У нас только один вопрос. Мы нашли это насекомое; мы хотим знать, как оно называется».

Он посмотрел на насекомое. Он в жизни ничего подобного не видел… и прямо по соседству! И где эти дети поймали его? Он ездил по всему миру… Затем он пригляделся и понял, что это не одно насекомое. Они очень ловко все придумали – склеили вместе разные части. И он сказал: «Оно называется „лжежук“»!

Все эти насильственные языки – лжежуки. Вы можете сформировать их, но они не жизнеспособны.

На обширной территории Дальнего Востока используются неалфавитные языки, и в будущем китайскому или японскому языку будет очень трудно выживать, потому что они не подходят для науки; они слишком объемные. Науке нужны точность, простота, прямота. Она хочет использовать насколько можно меньше букв. Это основная научная аксиома: используй как можно меньше гипотез, иначе все усложнится.

Поэтому, учитывая будущее мировой науки, я не думаю, что смогут выжить китайский, японский или другие родственные им языки Дальнего Востока. И это будет печально, если они не выживут; они обладают своей особенной красотой.

Единственный способ для них выжить – это признать один язык международным и использовать его для всех научных и международных контактов и исследовательской работы – тогда их родной язык сможет идти своим прежним путем, со своей прежней красотой и прежними слабостями. Если это не будет сделано, тогда либо они будут отставать от научного прогресса, либо им придется убить свой собственный язык.

В Индии существует та же проблема. Там в ходу тридцать основных языков, у них у всех своя особая красота, своя специфика. Хинди – наиболее широко распространенный язык, на протяжении сорока лет его пытались сделать национальным языком. Но не получилось: он, возможно, и язык большинства, но все остальные языки вместе…

По сравнению с каждым отдельным языком хинди – основной язык. Сорок процентов населения говорят на нем, никакой другой язык не обладает этим большинством. Но на всех остальных языках вместе говорят шестьдесят процентов; поэтому в споре большинство у них. Если будет голосование, они победят хинди. Они недружелюбны друг к другу, они против друг друга, но когда вопрос касается хинди – это общий враг, и тогда они вместе.

Только два процента людей понимают английский язык. Тем не менее, я предлагаю Индии признать тридцать языков национальными