А клиент уже далеко, тонкая фигурка на другом конце моста. Не хватало сейчас его упустить.

Тибор бросился за ним. Парень в прошлый раз его видел, но узнать не должен. Волосы заплетены в косу, трехдневная щетина, морда красная, живописно опухшая – утром и вечером втирал в кожу специальную мазь. Довершает картинку рваный и грязный плащ. Пьянчуга, очумевший от белой горячки.

На другой стороне Аваны он завернул в подворотню, чтобы избавиться от верхнего плаща и отвратительных мешковатых портков. Маскарад в духе сожителя вдовицы. Одежда у него была многослойная, теперь он остался в штанах вполне респектабельного вида и плаще покороче, из хорошего темного сукна.

Бросив рвань, Тибор вынырнул из-под осклизлых сводов и пошел за клиентом, сохраняя дистанцию. Амулеты на нем достаточно мощные, чтобы тот не почувствовал преследования, но кроме ощущений есть еще и глаза. Если не хочешь неприятностей, надо ими пользоваться и глядеть в оба.

Парнишка по сторонам не смотрел. Напрасно. Хотя, даже если бы смотрел, это бы его от Тибора не спасло.

Вокруг не видно никого, кто мог бы сойти за четвертого конкурента, но расслабляться не стоит. Четвертый может быть бестией похитрее, чем Клаурехт или Душитель Вака. Мысль о том, что он может оказаться хитрей самого Тибора, хорошего настроения не добавляла.

День выдался пасмурный, как будто с самого утра начался вечер. В воздухе колыхалась влажная серая кисея, мостовые превратились в каналы жидкой грязи. Надо отдать должное герцогу Эонхийскому, каналы мелкие: всего лишь блестящий слой бурой слякоти, а не трясина, в которой по колено увязнешь, но для того, чтобы изгваздать сапоги, этого хватало с лихвой.

Впрочем, если взглянуть на вещи философски, сегодня Тиброру не придется барахтаться в этой грязи ради поддержания своей репутации в глазах обитателей Нижнеречья, уже радость. Вдобавок, в такую скверную погоду каждому хочется поскорей оказаться дома, у камина, с чашкой горячей канфы или подогретого вина с пряностями, прогоняющими простуду, и если кто-то на кого-то на улице напал – это, право же, их личное дело, а то и вовсе померещилось.

Веселое красочное пятно посреди городской хмари – лоток с апельсинами под желто-голубым полосатым навесом. Скособоченная старушка с мутными слезящимися глазами и печатью смерти на морщинистом личике вытряхнула на прилавок несколько медяков из засаленного кошелька.

– Не хватит, – втолковывал ей румяный молодой продавец. – Даже на один не хватит. Приходи завтра. Если будут подгнившие, хозяин сбавит цену.

Бабка что-то прошамкала, собрала свои гроши и поковыляла прочь. Не доживет она до завтра, помрет ночью или под утро. Разглядеть на лице человека печать Акетиса дано не каждому, но Тибор это мог.

Клиент, тоже замешкавшийся возле лотка, уже не торопится вперед, а крадется следом за старушкой. Хочет вырвать кошелек? Дурак, видел же, что там всего ничего. Или решил вломиться к ней домой и поискать заначку, о которой выжившая из ума хозяйка давным-давно забыла? Тибор ухмыльнулся: тем проще будет тебя взять.

Старуха дотащилась до своей трущобы, начала взбираться на дощатое крыльцо.

– Бабушка! – окликнул ее остановившийся возле нижней ступеньки парень. – Это вам, возьмите.

В руке у него оранжево сверкнул апельсин.

– Храни тя Тавше, милок, – прошамкала бабка.

– Обязательно съешьте его сегодня. На завтра не оставляйте. Сегодня, хорошо?

«Правильно, ведь до завтра она не доживет», – машинально отметил Тибор, немало озадаченный этой сценкой.

Произошло не то, к чему он приготовился.