И, откашлявшись, провозгласил:

– Милая кузина, госпожа Достоевская, смею здесь и сейчас, в присутствии этих почтенных свидетелей (он обвел левой, неповрежденной рукой, той самой, которой он, как выходило, мог еще вполне убить своего папашу), ну, или не очень почтенных, а также весьма непочтенных, просить вашей руки и сердца! И это несмотря на то, что моя собственная рука повреждена, а сердце разбито вдребезги – вами, милая кузина Достоевская! Выходите за меня замуж! Есть у меня один знакомый поп, в Мокром живет, мы к нему прямо сейчас покатим, он нас обвенчает! Горько!

И он стал поочередно целовать ей туфельки.

Присутствующие зааплодировали – все, за исключением сидевшего за столом с лицом темнее тучи Ивана. Нина поняла: еще немного, и брат средний набросится на брата старшего.

И все из-за нее!

Она с разницей в десять минут получила два предложения о замужестве от двух братьев Карамазовых – нет, такого не мог выдумать даже сам Федор Михайлович!

Что за чистейшей воды карамазовщина!

Нина, отодвинувшись, обернулась в поисках двери.

Входной двери, а лучше, конечно, другой: темно-синей, деревянной, с ручкой в виде разинутой пасти льва.

– Так что, кузина, вы согласны? – произнес, упиваясь этой постыдной сценой, Митя, все еще стоя на коленях. – Вы станете мадам Карамазовой? А потом я прихыкну старого хрыча, и мы, получив его наследство, укатим в Ниццу! А вы, трутни и дармоеды, все поедете вместе с нами – папашка-то мой ужас как богат!

Присутствующие заулюлюкали, а Нина, перед которой стоявшие вокруг мужчины враз живехонько расступились, видимо, не без оснований опасаясь, что она бросит их через колено так же, как только что сделала это с Митей, кинулась к двери.

Обычной, входной, не темно-синей с ручкой в виде разинутой пасти льва.

– Милая кузина! – раздался пьяноватый голос Мити, заглушенный голосом Ивана:

– Нина Петровна!

Наконец-то она оказалась на свежем воздухе – за то время, которое она пробыла в трактире, уже стемнело. Нина, слыша за спиной голоса, однако не желая иметь ничего общего с двумя претендентами на ее руку и сердце, бросилась по улице вниз.

И только добежав до угла, перевела дыхание и поняла, что не имеет ни малейшего понятия, куда ей идти.

На ее счастье, из-за угла как раз вывернула пролетка, причем все с тем же молодчиком, который несколькими часами ранее довез ее до «Книжного ковчега». Он тоже узнал Нину и, натягивая поводья, произнес:

– Ах, сударыня, изволите отвезти вас обратно?

Плюхаясь на сиденье пролетки, Нина произнесла:

– Да, да, прошу вас! Езжайте!

И только когда он тронулся, поняла, что забыла свой новый зонтик в трактире, однако возвращаться за ним не имело смысла.

Поездка по вечернему Скотопригоньевску длилась недолго – им надо было проехать всего несколько улиц, но и за эти десять минут Нина успела обдумать многое.

Итак, она не только попала в роман, но и активно вмешалась в ход событий! Одно дело, если бы она мелькала где-то на задворках и все шло бы по предписанному плану. А так она, не исключено, нарушила его план!

Хотя, если уж на то, кем он был предписан – Достоевским, понятное дело! Однако кто сказал, что события в реальном Скотопригоньевске должны развиваться точно так же, как события в Скотопригоньевске, им измышленном и являвшемся местом действия его романа?