Заметив одну интересную деталь, я нажал на тормоз и внедорожник послушно остановился, не доехал до старой церкви пару десятков метров. Дотянувшись до смартфона, я включил камеру и сфотографировал чуть покосившийся и явно давно уже не крутившийся флюгер на коньке той самой крытой металлом крыши, захватив в кадр и ее часть. Выполненный из металла флюгер в виде гордо поднявшего голову петушка и это стопроцентно не покупная вещь – делалось наверняка вручную и специально для этой самой крыши некогда большого крепкого дома. А чуть ниже еще большая красота – деревянный фронтон дома обильно украшен потемневшей от времени резьбой, изукрашенные завитками створки чердачного окна приоткрыты, между ними ржавая цепочка.

Выйдя из машины, я долго стоял и смотрел на этот дом, большей частью уже скрытый вымахавшими березами и осинами, окружившими не только дом, но и три огромные седые ели, давно поднявшиеся намного выше крыши.

Что за семья жила в этом невероятной красоты доме? Почему наследники позволили этому сокровищу медленно гнить под снегами и дождями? Неужели им плевать на такое невероятное наследие? А может не осталось никого в живых?

Ответов на эти вопросы не было и вряд ли они когда-нибудь появятся. Мелькнула было мысль вернуться к тому огороженному сеткой и защищенном камерами и алабаю участку, позвать хозяина и задать несколько вопросов, но поколебавшись, я отбросил эту мысль и решил, что пора уже возвращаться в лоно асфальтированной цивилизации, с ее устойчивой сотовой связью и интернетом.

Но сначала заглянув вон в тот в целом обычной длины бревенчатый дом напротив, над чьей крышей торчало аж три кирпичные печные трубы, а территория вокруг постройки была разделена заборами на три равные части. Особенно меня привлекла центральная часть дома, где имелось направленное на меня высокое крыльцо с заросшей ползучей растительностью какой-то строгой и явно государственной скучной вывеской. Обнаружив распахнутую и вросшую в землю калитку в низеньком штакетнике, некогда выкрашенном в белый цвет и местами упавшем, я вошел в двор и, обходя препятствий подошел к крыльцу, прочитал вывеску и удивленно хмыкнул – я оказался у входа в деревенский медпункт. Разбухшая зеленая дверь была приглашающе приоткрыта и после секундного колебания, я поднялся по прогибающимся под моим весом ступеням и потянул массивную ручку на себя. Дверь со скрипом отворилась. Пригнув голову – низковатый косяк – я вошел внутрь, сделал буквально полтора шага и остановился, так как дальше идти было просто некуда – я уперся в мощное побеленное препятствие. Печь. Большая русская кирпичная печь заняла собой львиную долю крохотного помещения, в котором не имелось ничего кроме двух коротеньких лавок, углом стоящих у стен. Над лавками закреплена доска, а на ней выцветшие от времени распечатки – о том, как мыть руки, чем важна медицинская маска и все прочее из той же серии. Рядом висел перекидной календарь с кошками за 2003 год, открытый на сентябре. Рядом с печью виднелась еще одна дверь со следами свинченной таблички. Войдя в следующее помещение, я наконец-то оказался в столь же крохотном медицинском кабинете – получается, там за мной что-то вроде комнаты ожидания, где больные ожидали своей очереди. Здесь стояла пара старомодных медицинских шкафов с прозрачными дверцами, к единственному окну приставлен небольшой письменный стол, на стенах плакаты, а на полу россыпь каких-то бумаг и разбросанные лекарства. Наклонившись, я подобрал несколько листов, прочитал и понял, что это записи о приеме пришедших пациентов, с указанием их имен, дат рождения и прочей информации. И эти даты поражали…