В этом лагере допризывной подготовки я и узнал нечто весьма для меня важное. Во-первых, я буду отныне действовать всегда только прямо и открыто, а не обходными путями, а еще выучу на занятиях по теме «Рукопашный бой без оружия» как можно больше приемов, с помощью которых можно будет защитить свою собственную шкуру. Это может пригодиться всегда и везде. При этом можно свести на нет своей решительностью, превосходством в умении и быстротой все преимущества более сильного противника. Раньше я всегда робел перед драками со своими врагами, а теперь этот страх у меня пропал. Теперь я знаю, как выйти из захвата шеи сверху и как отразить удушающий прием, и смогу дать отпор нападающему. Действительно, отличная это штука! Надо только будет это отработать еще и дома, чтобы не позабыть и действовать автоматически. Ах, дома! Да, я уже снова тоскую по дому и был бы неописуемо рад, если бы мог снова очутиться сейчас дома, в Мютценове…

Мютценов, 9 августа 1943 г.

Наконец-то дома! Я лежу на мягкой траве поляны в глубине леса неподалеку от нашей деревни и пасу коров. Пасти коров – мое любимое занятие в летнее время, оно не мешает моим мыслям, и я могу думать. Раньше я не очень-то охотно гонял коров пастись на этот луг, затерянный в лесу, поскольку всегда побаивался – здесь накануне Первой мировой войны был подстрелен один браконьер. И мне тогда казалось, что его дух или новый браконьер блуждают где-нибудь здесь и могут напасть на меня.

Теперь мне просто смешны эти детские страхи. Все-таки то, что довелось узнать и испытать этим летом в двух лагерях, пошло мне на пользу. Я закалился, стал увереннее и мужественнее, исчезли моя прежняя нерешительность и мягкотелость. Раньше, еще года два тому назад, приглядывая за коровами, я всегда писал здесь стихи, теперь же меня это просто не интересует. Стихи – это нечто для девчонок, парень же должен выражать себя в краткой, но значительной фразе, в донесении, в рассказе. И я впредь не буду подыскивать рифму, разве что буду по-прежнему вести свой дневник. Этого вполне достаточно, да и куда важнее для меня, чем бесполезное рифмоплетство.

Однажды я даже попытался писать на нижненемецком языке[36]. Но довольно странно, что родители говорят с нами на верхненемецком языке[37], то есть со мной и моей сестрой Вальтрауд, тогда как с остальными моими четырьмя братьями и сестрами они общаются на нижненемецком. Да такое же происходит и в других семьях. С 1925 года со всеми детьми родители разговаривают на верхненемецком, да и мы, ребята, между собой тоже говорим на нем же. Но уже трехлетние дети говорят так же, как и их родители между собой.

Однако теперь и в школе запланировано, что мы будем говорить также и на нижненемецком, чтобы этот диалект не потерялся. Вообще много делается для того, чтобы сохранить померанский образ жизни и крестьянское народное искусство.

Девушки теперь снова должны носить старые крестьянские национальные костюмы, древние обычаи и традиции также будут сохраняться. Правда, при пастьбе коров нет никаких «древних обычаев», разве что мы, сельские ребята, тайком сгоняем наших буренок вместе, чтобы разжечь костер и испечь в нем первую созревшую в этом сезоне картошку. Вкус у нее, если очистить от верхней обгорелой корочки, просто божественный! А еще мы делаем себе палки, которыми сгоняем стадо вместе, украшая их резьбой, и каждый старается перещеголять другого. Втайне мы пытаемся охотиться за зайцами, фазанами и рябчиками, но никогда не находим ни одного, поскольку наши собаки должны сторожить коров – и ничего больше!