– Замуж за Митьку Шахова отдают?

– Да. Только не хочу я.

– Судьба твоя, девка, решена. Хош не хош, а он суженый твой. За ним тебе жизнь куковать придется.

– Разве можно так? Любить не прикажешь.

– Любовь…. Любовь забудь свою. Стерпится – слюбится.

– Вот и мама так говорит. А разве правильно это?

– От судьбы еще никто не убежал. Бегать – бегал, а убежать не получилось. Даже я тут бессильна. Могу помочь Николая забыть. Хочешь?

– Нет, Параша, спасибо. Не хочу я. И так ничего радостного у меня нет.

– Так ведь так еще безрадостнее будет. Ну, смотри, как хош. Больше талдычить не буду. Крепись, девка. Жить ты будешь долго, но испытаний у тебя не счесть будет, крепись.

Вдруг они услышали громкий голос отца.

– Параша, нечистая тебя принесла! Отстань от Пелагеи. Ехать нам пора!

Параша повернулась к отцу и прищурилась.

– Экий ты грозный! Куда ехать то? Как? Лошадь твоя падучая.

Сказала это и пошла она по заснеженной тропинке, не попрощавшись с Полей.

Поля вдруг услышала громкий крик мамы, которая стояла рядом с санями. Она смотрела на лошадь и обхватила голову руками. Лошадь делала странные движения ногами, потом упала на одно колено, позже на оба и завалилась на бок. Изо рта появилась пена. Отец кидался то к лошади, то к воротам и выкрикивал ругательства.

– Ах ты, ведьма старая! – кричал он. – Богатырь, что с тобой? Дружок, что? Молодой же конь совсем, работяга. Сгубила лошадь, подлая.

– Говорила я тебе, что нельзя с ней ругаться. Говорила! – причитала мама.

На свадьбу поехали на соседской лошади. Настроение было испорчено, пришлось коня добить, чтоб не мучился. Поля с Аннушкой всю дорогу молчали. Аннушка о коне сокрушалась, а Поля все вспоминала слова Параши о судьбе ее незавидной. Лошадь она жалела до боли в сердце, но эту жалость сейчас заглушала еще большая тревога о своей судьбе. «Вот, Василий, сначала ты, потом Глаша, теперь Богатырь, а потом и моя очередь настанет. Помру я в этом замужестве, ох, помру. Врет все Параша. Жалеет меня, вот и врет. Мне крест в воске должен был показаться, а не Наталье, неправильно все», – сокрушалась Поля.

Крестьяне замуж девок отдавали главным образом по осени. Расчет был простой: перед началом работ весной выдавать замуж рабочую силу из семьи – это все равно, что продать дойную корову. Но однодворцы этому правилу не следовали, и поэтому все Шаховы отгуляли на веселой свадьбе в соседней деревне сразу после рождественского поста.

Каждого гостя угощали пивом, водкой и пирогами. Молодые парни, женщины пели свадебные и плясовые песни, под которые молодежь плясала, а пожилые, рассевшись группами, вели беседу о жизни. Жених почти все время сидел за столом молча, ничего не ел, пил очень мало. «Наверное, его тоже насильно женили», – думала Поля, сидя одна в уголочке и обдумывая свою неминуемую участь.

Ночью Поля глаз не сомкнула. Часов с пяти утра мама уже возилась у печки, и Поля встала ей помогать. На глазах у нее были слезы.

– А ты, дочка, смирись. Митя хороший парень, красивый. Девки на деревне за ним все бегают.

– А он за девками бегает, – ответила Поля.

– Не плачь, все образуется. Полюбишь ты его, вот увидишь.

– Я Николая люблю. А Митя с Настей гуляет.

– И это образуется. Забудется любовь твоя, и он забудет – вот крест тебе даю, все забудется. Ты на смотринах не осрамись. Обещай мне.

– Мама, я сделаю, как вы скажете, но на погибель это все мне.

– Не говори так, дочка, не надо. Вон там лежат полотенца и сорочки. Полотенца сватам поднесешь, а свекрови своей будущей и золовкам (их трое) – сорочки подаришь. Если все гладко пройдет, то через два дня смотрины с женихом устроим. Бабушку не расстраивай. Совсем плохая стала она. Не переживет она позора. Делай, как полагается.