– К нексусу[10], – сказал Оп-девять.

– Еще раз?

– Нексус – это центр, портал, вход.

– Ладно, понял тебя. И ваш план заключается в том, чтобы остановить Майка до того, как он откроет этот портал.

– Именно так.

– Иначе?..

– Катастрофа.

Зазвонил судовой колокол. И опять показалось, что этот звук, как гул двигателей, идет отовсюду и ниоткуда конкретно. Оп-девять сверился с часами и посмотрел на Абигейл:

– Время брифинга.

Абигейл кивнула, повернулась ко мне и похлопала по плечу:

– Нам надо идти, Альфред.

– А когда вы вернете меня домой?

Они дружно отвели глаза в сторону.

– Значит, не собираетесь возвращать?

– Здесь ты будешь в безопасности, Альфред, – сказала Эбби.

– Я бы все-таки рискнул вернуться домой.

Эбби взглянула на Оп-девять и скривила губы. Они у нее были красные и пухлые. У меня сразу возникли ассоциации с окунями из прудов у японских ресторанов.

– Может быть, – сказал он, – мы еще это обсудим. Когда Печати будут возвращены.

Они ушли. Большая круглая дверь закрылась. Ручка-штурвал повернулась, и я услышал лязгающий звук, как будто задвинули засов. До меня дошло, что я поменял одного похитителя на других. Возможно, в отличие от Майка АМПНА и не собиралась меня убивать, но моя жизнь, как ни крути, была в их руках.

Не знаю, сколько я пролежал в каюте, дожидаясь возвращения Эбби и Оп-девять. Мне казалось, что очень долго. Заняться было нечем – ни журналов, ни книжек, ни телевизора; вдобавок у меня еще слегка кружилась голова, и чувствовал я себя как выпотрошенная тыква. Потом я заснул. Я, когда нечего делать, всегда засыпаю. В этом смысле я как собака.

И мне приснился жуткий сон. Сначала я плыл, что не было так уж страшно, раз я не умею плавать в реальной жизни. Высоко в небе ярко светило солнце, волны мягко перекатывали через голую спину, теплая вода поддерживала меня на поверхности, и плыть было легко. Я находился в открытом океане без малейшего намека на берег на горизонте; вода была темно-зеленого цвета, как листва в густом лесу, и пахла она насыщенным таким запахом, как плодородная почва. Потом я нырнул, и тут началась всякая жуть. Я превратился в рыбу без чешуи, у меня была большая голова, серая кожа, белое, как у сома, брюхо и беззубая пасть. Превратившись в эту рыбину, я начал увеличиваться в размерах. И рос, пока не стал величиной с китовую акулу.

Я, то есть серо-белое морское чудище, заглатывал беззубой пастью и выбрасывал через жабры сотни галлонов воды. Потом я почувствовал, как что-то покалывает мою рыбью кожу. Сотни серебристых рыбок с присосками вместо рта липли ко мне, пока я плыл под водой. Они стаями появлялись из глубины и цеплялись к рыбе-Кроппу. Их были тысячи, и в итоге они покрыли меня сплошь. Я чувствовал, как они высасывают из меня жизненные соки. По мере того как силы покидали меня, я погружался все глубже и глубже, а вода стала черной и очень холодной.

Меня бросило в дрожь. Не знаю, умеют ли рыбы дрожать, но в этом сне все казалось возможным, даже рыба-Кропп с белым брюхом.

Я проснулся, но все равно продолжал дрожать.

В иллюминаторе плясали отраженные морской водой солнечные зайчики. А рядом с ним, привалившись к переборке, стоял Оп-девять.

– Который час? – спросил я.

– Два часа до точки ввода.

– Нравится мне этот ваш профессиональный жаргон в духе Тома Клэнси[11], – сказал я. – Экстренное извлечение. Особый субъект. Точка ввода. И что будет, когда мы войдем в эту точку?

Я сел, и каюта снова закружилась у меня перед глазами. Кто-то – вероятно, Оп-девять, коль скоро его, как я понял, ко мне приставили, – принес еще один стакан с апельсиновым соком. Я выпил его залпом.