А потом воздух вокруг запел голосом множества стрел, из зарослей на дорогу, вопя и улюлюкая, выскочили какие-то оборванцы. Завязалась рукопашная, пролилась первая кровь. Но вовсе не она испугала Татьяну до немоты и болезненных спазмов в горле. Все нападающие, как один, носили на головах красные повязки, а у всадника на вороном коне, что выехал наперерез офицеру Шао, развевался за спиной большой красный флаг.

«Комиссары! И здесь они, эти ироды!» – мысленно взвыла Таня и незамедлительно, почти что кубарем, скатилась вниз, под повозку.

В Шанхае все знали – Гоминьдан[14] якшается с Советами, но русские обитатели авеню Жоффра надеялись, что уж Китай-то чаша сия как-нибудь минует. Видимо, зря надеялись. И сюда влезли краснопузые со своими знаменами!

Татьяну душили слезы, и она в отчаянии пару раз стукнула кулаком по ободу колеса. Боль очень вовремя отрезвила. Девушка будто очнулась от кошмарного сна.

Стрелы, копья, мечи и щиты Таню, как это ни странно, успокоили. Были бы здесь Советы, красноповязочники держали бы в руках винтовки и револьверы.

«Значит, все-таки прошлое! Слава тебе, Господи!» – ликовала Татьяна.

Конечно, грабители во все времена одинаковы, но в далеком прошлом никто еще до классового сознания не додумался. И то хлеб!

Самое главное в успешной засаде – неожиданность и внезапность, из чего плавно вытекает устрашение и потеря противником боевого духа. Поэтому горящие стрелы в таком деле очень кстати. Но тут важно не перестараться, потому что, во-первых, командир Лю не любил лишнего кровопролития, а во-вторых, целью нападения был все-таки грабеж, а не смертоубийство. Трофеи предполагалось захватить, а не сжечь.

Поэтому стрелы свистели густо и плотно, но избирательно, а мечи и копья разили лишь до тех пор, пока не скрылся из виду шустро улепетывавший циньский офицер, благоразумно бросивший своих солдат на растерзание мятежникам.

– Мятежник Лю! – вопили циньцы. – Мятежник Лю!

– Ну, раз признали… – пропыхтел Лю Дзы, выбивая копье у одного из охранников. – Так зачем продолжать? Эй, вы! Бросайте оружие, и я оставлю вам жизнь!

Как не преминул заметить мудрый Цзи Синь, «кто полон милосердия, тот непременно обладает мужеством»[15]. Противники Лю всех высказываний учителя Кун могли и не знать, зато про «мятежника Лю», известного как Пэй-гун, они были наслышаны. Солдаты переглянулись и один за другим побросали мечи.

– Так-то лучше, – буркнул командир и огляделся, быстро оценивая результаты нападения.

Обоз был целехонек. Вот что значит хорошо натаскать своих людей! Ни одна горящая стрела не попала в бесценные тюки с рисом, ни один рулон шелка не пострадал. И даже экипаж небесной девы… Лю замер, нахмурился и обошел вокруг пустой повозки. Так-так-так, а где же упомянутая дева? Сбежала под шумок?

– Эй! – Он дернул за рукав первого попавшегося солдата Цинь, товарищей которого бойцы сейчас деловито связывали попарно. – Ну-ка признавайся, была тут небесная дева или мне баек наплели про нее?

– Так вы за небесной девой! – непонятно чему обрадовался пленник и быстро-быстро закивал: – Да, уважаемый Пэй-гун, была дева, посланница Яшмового Владыки с самих Небес…

– Была, говоришь? И куда делась? На Небеса вознеслась?

– Так она, когда вы, благородный предводитель Лю, изволили напасть… то есть преградить наш путь…

– Короче!

– Под повозкой она! – отрапортовал солдат. – Как мятеж… э… ваши доблестные воины стрелять начали, так дева поспешила под повозку спрятаться!

– Молодец. – Лю Дзы похлопал словоохотливого солдата по плечу и подтолкнул болтуна к остальным. – Иди к товарищам. Эй, кто из вас ранен? – крикнул он, обращаясь к пленникам. – Незачем истекать кровью! Мы окажем вам помощь прежде, чем оставим здесь. Брат Синь, проследи!