Получается, что религиозное настроение семинаристов зависело от мудрости ректора и инспектора. Поэтому про «общее настроение» говорить не приходится. Жизнь взаперти, под неусыпным оком карьеристов, фанатиков или просто равнодушных чинуш вытравляла чистые стремления к Богу.

Об этих изуродованных душах с горечью пишет митрополит Евлогий (Георгиевский): «К вере и Церкви семинаристы (за некоторыми исключениями) относились, в общем, довольно равнодушно, а иногда и вызывающе небрежно. К обедне, ко всенощной ходили, но в задних рядах, в углу, иногда читали романы; нередко своим юным атеизмом бравировали. Не пойти на исповедь или к причастию, обманно получить записку, что говел, – такие случаи бывали. Один семинарист предпочел пролежать в пыли и грязи под партой обедню, лишь бы не пойти в церковь… Таковы были нравы семинаристов. Они объяснялись беспризорностью…»

Но почти о том же пишет владыка Григорий (Чуков): «Меня всегда очень удивляло в значительной части моих товарищей какое-то непонятное для меня равнодушное отношение их к церковному ритуалу: они часто совершенно не знали элементарных богослужебных действий, как будто никогда их не видели или, видя, не интересовались. А ведь это были дети духовенства».

Между тем семинарское образование отличалось фундаментальностью. Изучали Священное Писание Ветхого Завета, догматическое богословие, литургику, историю богослужения, церковный устав, практическое руководство для пастырей, гомилетику – науку о проповеди. В старших классах – основное богословие, Священное Писание Нового Завета. Читались курсы логики, философии, психологии. Из исторических предметов главным была церковная история, но была и общая история, а также отдел исторических книг, курс обличения раскола. Преподавали латынь, древнееврейский язык, греческий (в семинариях было поставлено чтение слов по Рейхлину в отличие от гимназического эразмовского). Преподавали европейские языки. Знакомили с основами сельского хозяйства и медицины.

Сохранился библиотечный формуляр семинариста 1-го класса Василия Беллавина. В нем вписаны книги и журналы: «Сын Отечества» за 1839–1840 годы, «Русский вестник», «Географические очерки», «Медицина», «Очерки по сельскому хозяйству».

На четвертом курсе после рождественских каникул Василий Беллавин вернулся из Торопца в шубе.

– Архиерей! – сказали одноклассники, и, прожив столько лет без прозвища, Беллавин нежданно получил его.

Шуба была великолепная.

Первый закон товарищества: делись лучшим, что у тебя есть. И у шубы началась своя особая жизнь. На тайные свидания с барышнями ходила шуба, в гости – шуба. Иногда она даже совершала путешествия: какой-нибудь семинарист, получив отпуск, отправлялся в свой городок или в село поразить домашних и знакомых.

В учебных буднях вдруг появился радостный светлячок. Приехал в семинарию новый преподаватель гомилетики.

Наука, почитавшаяся за второстепенную, преобразилась. Преподаватель открыл духовную красоту и глубину слова истины. Показал, сколь оно драгоценно – слово – и как его гасит неумелый проповедник.

Учились произносить лучшие образцы поучений, а потом говорить экспромты на заданную тему.

Очередь Беллавина была одной из первых, учитель вызывал учащихся по алфавиту. Тема: «Обновление души покаянием». Вставай и говори.

Василию помогла книга святителя Григория Богослова, которую читал в последние дни.

– «Во Имя Отца и Сына и Святого Духа! Залепляй воском уши от гнилого слова, но отверзай слух для всего доброго и прекрасного. Между словом, слышанием и делом расстояния не велики», – начал цитатой, и стало легко. – Так нас учат святые отцы, и все мы помним завет Иисуса Христа, данный людям при исцелении расслабленного: «Чадо, прощаются тебе грехи твои».