– Идемте со мной, товарищ Огнев, – махнул мне рукой ОГПУшник, после разговора с секретарем.

Вопреки не отпускавшим меня опасениям, он привез меня назад домой. Только зайдя в квартиру, я облегченно выдохнул и буквально сполз спиной по закрытой двери. Неужели пронесло?

– Сережа! – облегченно воскликнула мама, выйдя из кухни. Настя с любопытством выглянула следом. – Что случилось? Где ты был? Почему тобой заинтересовалось ОГПУ? – завалила она меня вопросами.

– Все потом, – отмахнулся я и поплелся в свою комнату.

– Сереж, я отнесла твою записку Михаилу Ефимовичу, – донеслось мне в спину.

«Вот блин! – пронеслось в моей голове. – Лишь бы Кольцов ничего не учудил!»

***

Иосиф Виссарионович неторопливо курил, размышляя над прошедшим разговором. Очень интересный молодой человек оказался, этот Огнев. Чем-то на старых революционеров похож – «со взором горящим», ищущий справедливости и не стесняющийся правду в глаза говорить. Не то что новый набор в партию. Правда мужчина и планировал тот набор с такой целью – набрать лояльных лично ему, чтобы подвинуть старых сопартийцев. Да и люди из нового набора меньше подвержены неподчинению, что хорошо. Правда и сказать поперек боятся, что уже не всегда хорошо. Нужны отдельные люди, подконтрольные, но способные высказать свою точку зрения. Указать на ошибки.

– Этот Огнев мог бы стать таким, – прошептал Сталин себе под нос. – Только нужен поводок. Чтобы не сорвался и своевольничать не стал.

После бегства своего личного секретаря Бажанова в начале года, Иосиф Виссарионович стал гораздо подозрительнее относиться к людям. А тут еще и старый соратник против выступает. Нет, определенно для каждого человека нужен рычаг влияния, чтобы в самый неподходящий момент не предал.

– Чем же тебя привязать? А может, в чем-то замазать? Надо подумать, что будет эффективнее. А уже после можно и о его идеях поговорить.

То, как Огнев интерпретировал статью Бухарина, понравилось Иосифу Виссарионовичу. Буквально на пальцах показал, почему тот не прав. Что и сам Сталин чувствовал, да так доходчиво объяснить не мог. Определенно у парня есть талант, объяснять сложные вещи простым языком. Вон, и этот его альбом про «коммунизм» это подтверждает. Такие люди тоже очень нужны.

– Определенно нельзя выпускать его из поля зрения, – пришел к выводу Сталин.

Октябрь – ноябрь 1928 года

Как бы ни был я измотан, но переживания, что Михаил Ефимович из-за не знания, с кем именно я повстречался, может влипнуть, заставили меня снова одеться.

– Сереж, ты куда? – всполошилась опять мама.

– До друга сбегаю и назад, – крикнул я уже с лестничной площадки.

По ступенькам вниз я спускался быстро, перепрыгивая их через одну. И выходя на улицу, нос к носу столкнулся с Михаилом Ефимовичем! Миг ступора у нас обоих прервался облегченным выдохом мужчины:

– Не обманули…

– А я к вам… – брякнул я в ответ, не зная, как реагировать.

Тот лишь улыбнулся на мои слова и сказал:

– В дом пригласишь?

– Да, пойдемте.

В квартиру я возвращался уже неспешно. По пути Михаил Ефимович рассказал, как в редакцию прибежала моя мама с Настей за ручку, и испуганно показала ему мою записку. На ее вопросы он обещал ответить позже, а сам тут же ринулся «вызволять меня из рук ОГПУ». Но в здании управления его завернули, сказав, что я уже доставлен обратно домой. Это видимо напарник Савинкова был, потому что назад мы возвращались с ним вдвоем, а никто иной обо мне в ОГПУ сейчас наверно и не знал.

– Видишь, прав я оказался! – говорил товарищ Кольцов. – Есть у кого-то из директоров там родственник. Даже удивительно, что тебя так сразу отпустили. Или ты бумагу какую подписал? – с подозрением посмотрел он на меня.