Пока я зачитывалась книгами, Уоррен увлекся бизнесом и стал подрабатывать на консервной фабрике. Я сказала ему, что работа у конвейера – худшее, что может случиться с человеком.

– Послушай, сестренка, – ответил он, – я же не стою на линии. Вот закончу бизнес-школу и пойду в менеджмент, а потом, глядишь, открою собственное дело.

Рассуждал он вполне логично, и в тот момент мне не хватило ума, чтобы понять, почему его решение вызвало во мне такую неприязнь. Зато отец мною гордился: его дочь «смотрела на жизнь по-философски» – так он это называл. Он часто говорил, что никому из его сослуживцев не удавалось объяснять что-то новое так, как объясняла я.

– Но ведь она так сложно говорит, – как-то раз пожаловалась ему мать. – Ни один мужчина не станет это терпеть.

– Ну, может, и не в мужчинах счастье, – ответил ей отец. – Она сама так говорит. Она ведь у нас феминистка.

Каким же все-таки хорошим был мой папа.

Кандидатскую диссертацию я писала под рабочим названием: «Работа, семья и гендер: француженки в оккупированном Париже, 1940–1944 годы». Теперь, как я и сказала Джулиану, я собирала материалы для книги – точнее, для одной ее главы, – над которой трудилась наша кафедра. Пятью годами раньше профессор Путнам опубликовала биографию Жан-Пьера Тимбо, секретаря профсоюза сталелитейщиков. Его и еще двадцать шесть французских пленников казнили нацисты – в наказание за убийство немецкого офицера в Нанте в 1941 году. Путнам писала скорее доходчиво, из-за чего некоторые не воспринимали ее работу всерьез. Зато ее книга снискала популярность далеко за пределами академического мира, и в краткий миг славы наша кафедра даже нашла дополнительное финансирование. Зная, что у колледжа теперь есть лишние деньги, Путнам открыла вакансию и в итоге наняла меня.

Прочитав биографию Тимбо, я долго не могла поверить, что французское Сопротивление было столь малочисленным. Путман объясняла это так: «Большинство местных жителей осуждало расправу над нацистами – включая тех, кто их ненавидел. Все потому, что за одного убитого немецкого офицера нацисты казнили как минимум двадцать пять ни в чем не повинных французов».

Потом я прочитала все работы Путнам о периоде оккупации. Написанное, конечно, никоим образом не укладывалось в общепринятую легенду о французском Сопротивлении. По версии Путнам, настоящая история была достаточно мутной. В 1942 году, после введения указа о трудовом режиме, молодые французы оказались перед выбором: горбатиться на немецких заводах, обслуживая нацистский режим, примкнуть к Сопротивлению или исчезнуть без следа. Но француженки того же возраста не имели столь четких альтернатив. Если мужчины могли убежать и стать героями, то большинству женщин приходилось оставаться: они растили детей и учились выживать, торгуясь с судьбой за каждый новый день. В деревнях некоторые девушки изредка шли на риск – развозили на велосипедах тайную корреспонденцию, – но парижанки жили в совершенно иных условиях.

Франции потребовалось не одно десятилетие, чтобы наконец заговорить о событиях тех долгих четырех лет, которые большинство французов предпочло бы забыть. Никаких воспоминаний, никакого исторического анализа – местные издательства не печатали ровным счетом ничего. Помню, еще студенткой я решила посмотреть в учебнике библиографию к периоду оккупации, и с удивлением обнаружила там чистый лист. Ни одной книги. Когда в 1972 году этот учебник впервые опубликовали в Америке, его автор – тридцатидевятилетний доцент Колумбийского университета – объяснял этот факт тем, что никаких источников попросту не было. Во Франции на тот момент не существовало ни одной официальной публикации, ничего. Чтобы «проникнуться атмосферой» того времени, автор порекомендовал кое-какие романы – вот в общем-то и все. Информацию, которая легла в основу учебника, он собирал лично, изучая немецкие архивы.