По-моему, это «меч». Когда я был ребенком, моя мать иногда пела мне одну народную песню, и в ней, кажется, было это слово. Я могу ошибаться, но…

– Все сходится, спасибо.

Было видно, что Тарик хотел поскорее закрыть дверь, поэтому я не стала его задерживать. Вернувшись в гостиную, я снова села за перевод. До финала поэмы мне оставалось еще много строчек, а личность странного Видения открывалась лишь в самом конце.

Я сходила на кухню и зашторила окна. Решив еще раз проверить своих постояльцев, подошла к гостевой комнате и прислушалась: внутри было тихо. Тогда я закрыла на замок входную дверь и отправилась к себе. Лежа в кровати, я еще немного почитала и наконец потушила свет.

Вдруг меня охватила непонятная тревога. Я не могла уснуть, но не потому, что в моей квартире спали двое незнакомцев. Нет, все дело было в Александре: в голове у меня крутились слова, которые он когда-то мне сказал. Я не любила вспоминать о той другой, настоящей и полнокровной версии себя, поскольку однажды мне пришлось ее уничтожить. Другого выхода не было: только избавившись от нее, я могла навести в своей жизни хоть какой-то порядок. Перевернувшись на другой бок, я стала думать о работе, о предстоящем исследовании и обо всех тех женщинах, которым пришлось выживать в оккупированной Франции. Вот им на долю выпали настоящие трудности. А в моей ситуации поможет только сон. Пусть мои проблемы не исчезнут, но к утру, по крайней мере, позабудутся.

Однажды Лейла призналась, что никогда не спала с мальчиком. Для Марокко ситуация вполне обычная, и все-таки это обстоятельство влекло его к ней еще сильнее. Казалось бы, такая мелочь, и в то же время – чрезвычайно важно. Неужели это и вправду так сложно? Всего-то лечь на спину и раздвинуть ноги; тем более если за окном ночь, ты уже и так лежишь в постели. На мой взгляд, это действие не требовало никаких дополнительных усилий, однако молодые девушки вроде Лейлы относились к нему серьезно. Многие переживали – и не только из-за религии, но в первую очередь из-за связанных с этим чувств. По крайней мере, так я понял со слов Лейлы.

Ее семья отличалась от других. У ее отца был крупный бизнес, он вел переговоры с очень важными людьми – с шейхами и президентами, которых, по слухам, знал лично. Сама Лейла об этом никогда не говорила. Несмотря на положение, ее отец держался просто, да и выглядел вполне обычно: низкорослый тихий мужчина с густой копной седых волос и аккуратными усами, с виду очень умный, особенно когда наденет свои дорогие очки. В коридоре я всегда натыкался на его багаж – портфель и несколько кожаных чемоданов с бирками международных аэропортов: CAI, MAD, CDG[22]… Из-за его работы семья несколько раз переезжала, и Лейла некоторое время провела за границей. Она жила в Бейруте и еще каких-то городах, где, в отличие от Марокко, установились относительно свободные нравы. Разъезжая по Европе, отец Лейлы перенял кое-какие западные привычки; к тому же он зарабатывал достаточно денег, чтобы и дома позволять себе больше, чем другие. За закрытыми дверями он мог делать все что угодно. Конечно, иногда он ходил в мечеть, но никаких других связей с традициями не поддерживал. На заднем дворе он построил теннисный корт. В нашем городе тогда уже работал один теннисный корт, но то ведь общественный. Чтобы кто-то построил собственный? Неслыханно!

Когда я гулял по старой медине или где-то в касбе, я всегда пытался представить себе, что творится по ту сторону заборов. Штука в том, что угадать невозможно: через одни ворота ты попадешь в самую обыкновенную квартиру, а через другие – в роскошный внутренний двор с фонтаном. Примерно таким же оказался и дом Лейлы, только в нем все было еще удивительнее. В двух километрах от города, со стороны побережья стоял высокий забор из белого камня. За парадной дверью с металлической обшивкой, на территории размером с небольшой городской парк, раскинулся прекрасный сад с цветами и столетними деревьями. Когда я впервые пришел к Лейле в гости, я подумал, что попал в другую страну. Для начала: у них жил пес по имени Саша. К тому моменту городские службы уже много лет отстреливали и травили бродячих собак, поэтому на улице четвероногие встречались нечасто. Пару немецких овчарок держала полиция. В синагоге прикармливали бездомную псину, которая сторожила по ночам территорию. Изредка на помойке мелькала спина еще какой-нибудь дворняжки, но вот в общем-то и все. Домашних кошек тоже никто не держал, но под крышей центрального рынка обитали дикие. Саша был большим и мохнатым. Ему разрешали лежать на диванах и даже на кроватях. Иногда он тыкался носом Лейле в шею, и та начинала его целовать и целовала до тех пор, пока он вдруг не замечал на дереве белку. Тогда Саша неожиданно подскакивал и, махнув хозяйке на прощание своими яйцами, бросался в погоню.