– Забудешь, обязательно забудешь, – уверенно сказала я, потому что и сама тоже прожила какую-то жизнь, и в ней тоже было немало боли и разочарований. Правда, от такой трагедии, что пришлось пережить Кате, меня бог уберег. – Ты мне только покажи на сайте этого Михаила, чтобы я сама не вляпалась…

Почему-то от этих слов Катя поморщилась, как от боли. И отмахнулась от меня. Ладно, решила я, сама потом все расскажешь, как успокоишься.

Вот тогда-то и всплыло это имя – Михаил. Убитого, кажется, тоже так звали. Что ж, собаке – собачья смерть.

Жену он застал за работой, она разложила на обеденном столе эскизы, карандаши, гуашь. Лицо ее, едва он вошел, осветила улыбка. Она была счастлива, а это значит, что был счастлив и он.

– Привет, дорогая! – Он поторопился обнять ее, словно боясь, что ее хорошее настроение инерционно хорошее от красиво нарисованных лимонов и каких-то узоров, а не от него самого.

– Валера, привет! – Нет, эта улыбка все же была обращена к нему. – Ты сегодня так рано. А у меня еще ничего не приготовлено. Зато Манечка спит. Разоспалась что-то. Так что я мигом приготовлю салат, пюре…

– Мне так нравится, когда ты улыбаешься, – сказал Седов. – Пюре! Отлично. Хочешь, я тебе помогу?

Все в этот вечер было, как в первые месяцы их совместной жизни – нежно, ласково, мило. Как бы ему хотелось, чтобы так и было всегда!

– Ну что, ты нашла няню?

– Ищу! – бодро ответила она, сгребая все рисунки со стола. – Я так рада, что ты согласился на няню. Вот увидишь, все будет замечательно!

И она, чуть ли не пританцовывая, отправилась на кухню – чистить картошку.

За ужином за столом их было уже трое – Манечку, розовощекую малышку, посадили на свой высокий стульчик, пододвинули ей тарелку с кашей. Она весело била ложкой по каше и хохотала, показывая мелкие зубки.

– Какое счастье, что дети долгое время ничего не понимают из разговоров взрослых, – сказала Саша, слушая рассказ мужа об убийстве Вершинина. Она уже успела привыкнуть к подобным разговорам и вполне нормально к ним относилась. Возможно, это ее спокойное восприятие было связано с тем, что все те уголовные дела, которыми занимался Валерий, представлялись ей как нечто абстрактное, не совсем реальное и происходящее в каком-то другом, взрослом, мужском полицейском мире и очень далеко от нее.

– Да уж… – ухмыльнулся Седов, с аппетитом поедая пюре. – Конечно, надо дождаться результатов вскрытия и других экспертиз, но я уже и сейчас могу сказать, вернее, предположить, что это убийство связано, скорее всего, с ревностью.

– Потому что квартира съемная, Вершинин в ней не жил и держал ее для свиданий? Думаешь, его убила жена? Вот так, ножом… несколько раз?

– Вполне может быть.

– Странно это как-то…

– Что – странно?

– Что ты, рассказывая мне об этом, постоянно твердишь о ревности, о чувствах… Это потому, что такие странные удары?

– Ну согласись, что действовал не профессионал, так? Так. Удары наносились хаотично, куда придется, словно в отчаянии и со злостью. Однако первый удар, возможно, был решающим, он-то и свалил Вершинина с ног. Да и удар тоже случайный, в область почки. Сама подумай, если бы его пришли убивать за какой-то проступок, грубо говоря, за то, что он перешел кому-то дорогу, кому-то насолил, то могли бы подкараулить его где-нибудь на улице, выманить из квартиры и пристрелить. Но его убили в съемной квартире, где он проводил время с любовницей или любовницами, где повсюду следы женщин. Да еще это разбитое зеркало!

– Знаешь, что мне пришло с голову… Маня! Прекрати! – Саша зажмурилась, так как ошметок густой каши залепил ей глаз. Она взяла салфетку и вытерла. – Конечно, зеркало могло упасть само, такое бывает, ты проверь гвоздь.