– Я именно это и пытаюсь сделать! – огрызнулся я.

Конечно, студент услышал только писк и клекот. Он вытащил меня из пищевого ящика, посадил обратно в клетку и принялся ловить попугая.

Что ж, вернулись к тому, с чего начали. Испечься не удалось, возвращаемся к голодовке.

Увы, и этого мне позволять не собирались. Когда мои надсмотрщики убедились, что я отказываюсь от еды, то принялись кормить насильно.

– У птицы стресс, – сказал один из них. – Конечно, это же дикий птенец.

– Честно говоря, я так и не понял, зачем доктор Бергман его притащил.

– А он тебе разве не сказал? Я думал, он тебе сказал.

– Он объяснял, но я ничего не понял.

Кормление рыбной пастой из шприца мне не понравилось, так что я все же начал послушно есть. Честно говоря, смерть от голода мне вообще не нравилась, потому что подразумевала долгие страдания. Если я планирую умереть побыстрее, мне нужны силы для активных действий.

Только вот повторно сбежать из клетки не получалось. Тюремщики дополнительно укрепили задвижки у меня и попугая. Теперь им самим стало трудно их открывать, но для меня это и вовсе сделалось невозможным.

Попугай воспринял это как вызов. Это оказалась воистину гордая и умная птица. Своими когтистыми лапами он теперь не переставал ковырять задвижку, пытаясь размотать проволоку.

Я же призадумался. Теперь они более бдительны и знают, что я склонен к побегу. С щеколдой я рано или поздно справлюсь, но за пределы вивария выбраться будет трудно. Не в этом теле.

Так что нужно искать способы прямо тут.

На пищевой конструкт я больше не надеялся. Слишком трудно реализовать. В самом виварии я вообще не видел никаких способов. Однако… если показать попугаю, как открыть окно… но сначала мне нужно туда добраться. И освободить попугая.

Размотать проволоку клювом не получалось. Зато я постепенно смог раздвинуть два прута и просунуть сквозь них клюв. А уже снаружи подхватить одну из тех разноцветных палочек, что разбросал попугай. Большую часть студенты собрали обратно в стакан, но одну не заметили.

Представляете, это оказалась писчая принадлежность! Она оставляла чернильный след! В другое время я бы заинтересовался таким занятным изобретением, но сейчас меня волновало другое. Я спрятал палочку под собственной задницей и терпеливо дождался ночи.

Можно было попытаться проглотить эту палочку. На ятрохимии я преподавал в том числе ветеринарный курс, и лучше всех знал, насколько легко детеныш может погибнуть, сожрав что-нибудь несъедобное. Когда Снежок был еще несмышленым котенком, он однажды был на грани смерти, схомячив длинный кусок бечевки.

Но это, увы, не дает гарантированного результата. Я вряд ли умру сразу, скорее буду долго мучиться. Мои тюремщики это заметят – а они явно тоже знают толк в ветеринарии. Меня спасут. Возможно, даже прооперируют. Тогда я минимум несколько дней буду в недееспособном состоянии и все станет только хуже.

Побег я планировал осуществить ночью – но у меня ничего не вышло. Вернулся бородатый. Он выгнал студентов, уселся напротив меня – и принялся сверлить взглядом.

Похоже, пришло время для очной ставки.

– Слушай, ну я же знаю, что ты не просто олуша, – просительно сказал он. – Мы с Хадсоном все видели.

Он развернул смятый лист бумаги… ну да, тот самый, на котором я написал свое неосторожное послание.

– Я не сумасшедший, – сказал бородатый, убедившись, что слова по-прежнему тут. – Знаешь, я после нашей встречи даже терапевта навестил. Это написал ты, не отрицай. И еще там, на земле… это осталось на записи камеры. Как видишь, доказательств полно. Нет смысла отпираться.