На обед было то же самое, что на завтрак. Мавош, мясо, тушеные овощи. Храки – это вам не баре, которым все изыски подавай, травки всякие ароматные, фруктики… ой, фруктиков бы… Не, храку если мясо с мавошем есть – то и хорошо, то и сытно.

– На рынок пойду, – сказал Бубоч, отодвигая плошку. – Фруктов куплю. И для хозяйства всякого. Где моя торба?

Сыновья оживились. Фрукты на внешней стороне Чаши почти не растут, тут солнца нет. Ежевика только паргоронская, да исгодын.

А вот на внутренней, говорят, какие хочешь тебе фрукты спеют под вечным солнцем. И паргоронские, и иномирные. Баре много всякого натащили из закромочных земель.

– Может, клубники мне, клубники? – подольстилась Сатулла, подавая мужу торбу.

– Посмотрим, – степенно сказал Бубоч, проверяя чарность.

Он специально медлил, важно сидел, пока остальные подлащивались да унижались. Приятно это, Бубоч такое любил. А кто не любит-то?

Геся только подлащиваться не стала. Вытерла руки полотенцем и велела:

– Ножей купи. И перца айчапного.

– Ножей-то зачем? – насторожился Бубоч.

Не любил он, когда жены про ножи говорили.

Геся вместо ответа показала свой нож. Был тот совсем тонок, лезвие аж просвечивало, а зачарование совсем выветрилось.

Конечно, лет пятьдесят уж служит, тут даже харгаллова работа истощится.

– Ладно, куплю ножей, – вздохнул Бубоч.

– И ткани купи, – велела Геся. – Для Сагит надо, на наряды.

– Это чёита?.. Пусть сама на ткани заработает.

– Да как она заработает, дура-демон, если ты ее на поденщину не пускаешь?! – уперла руки в бока Геся.

Бубоч насупился. Ну да, не пускал он Сагит на поденщину. И жен не пускал, и сыновей, и дочерей. Поденщина – дело невыгодное, за нее платят только тому, кто работает. Пойдет дочь работать, так денег заработает, и все себе оставит, а Бубочу ничего.

А вот если она дома работает, то все ему, а ей ничего.

– Не дашь нарядов, убегу, – сказала Сагит, стоя за спиной матери. – Буду работать где еще. Или замуж уйду без спросу. Кто заберет – тот и заберет.

Это Бубочу тоже не захотелось. Сагит в жены можно выгодно отдать, за хороший выкуп. Она в бабку пошла – статная, высокая, сильная, да красивая. Сам бы жахал, да Геся с Сатуллой ночью зарежут. Как вот сына зарезали.

Дочерей-то у Бубоча несколько. Четыре. Но Сагит красивей и сестер своих, и соседских всех тетех, и вообще всех баб, каких Бубоч видывал. Даже в Мпораполисе таких красивых не водится.

Ее можно замуж-то выгодно отдать. Может, даже за барина какого, они храчками-то не брезгуют, если те действительно хороши.

– Ладно, принесу тканей, – неохотно согласился он. – И клубники принесу, и ножей.

– И перца.

– И перца. Список напишите.

Список ему написали, и пошел Бубоч с хутора, торбу на спину взвалив, а на пояс дубину с шипами повесив. Хорошая дубина, сам сделал. Металлом обил, как харгалл прямо. Почти. Еще и чары навел, дорогие. Тоже тогда потратился, но зато уж если теперь этой дубиной другого храка ударить – то и умрет храк сразу, совсем как смертный.

Эх, смертные. Раньше-то, когда Бубоч маленький был, их еще в гхьете Эртугео на фермах разводили. Мода тогда такая была, смертных разводить, на корм и условки. Сладкое у них мясо, нежное, духовитое.

Но было это не слишком выгодно. Мясо нежное, да не очень его много. В крупной скотине его больше, а в мясной горе – еще больше. И растить проще, паси себе или вообще просто подкормку подкладывай.

Да и баре решили, что невыгодно получается. Если смертных как животных разводить, они как животные и вырастают. Духовных сил в них мало, больше потратишь, чем приобретешь. Смертных лучше из других миров таскать, да не абы каких попало, а получше выбирать, в которых духовной силы много. Так выгоднее.