Некоторые остались во внешнем мире. Дасталлит Небодержец и другие отшельники. Но их было немного, да и они предпочитали места уединенные, где нет никого, кроме них.

Титаны устали от войн и битв, устали от шума и суеты. Им хотелось покоя. И они удалились туда, где их никто не тревожил.

Среди них был и Марух. В Алмазном Раю он надеялся забыть то, что пережил. Оправиться от заточения и пыток. Найти наконец свой жребий.

Годы текли. Десятилетия. Века. Алмазный Рай – огромный остров, и горстке титанов не было на нем тесно. Немало среди них было подобных Маруху – выжженных изнутри, потерявших себя. Одним удавалось излечиться, и они возвращались к чистой жизни, заводили семьи, приводили в мир новых титанят. Другие… другие продолжали медитировать на вершинах холмов, среди деревьев, у кромки прибоя.

Все титаны – мыслители. Годами они могут сидеть неподвижно, размышляя о мироздании, о сущем, о своей роли в нем. Каждый титан день за днем и год за годом ищет свой путь в этой жизни. Они никуда не торопятся, ибо некуда торопиться тому, кто бессмертен и ни в чем не нуждается.

В определенном смысле бессмертие – это тупик. Перестают сменяться поколения, новые лица становятся редкостью, а развитие затормаживается до предела. Почти все цивилизации бессмертных не знают прогресса – либо стагнация, либо медленный регресс.

Просто потому, что все основные достижения уже пройдены, добиваться больше нечего. Если не найти какую-то новую грандиозную цель, чтобы сохранять хотя бы статус-кво, от цивилизации со временем ничего не остается. Как давно не осталось ничего от цивилизации драконов, что были когда-то живыми богами, а ныне ведут существование говорящих животных.

Именно в качестве такой цели и появился жребий титанов. Не для всего социума, а для конкретных индивидов.

Иногда Марух оставлял свою келью и ходил к сородичам, с которыми давно утратил связь. Смотрел на юных, беспечно радующихся жизни. Смотрел на взрослых, нашедших жребий. А иногда… иногда видел тех, кто потерял себя окончательно.

Озверевших.

Излечиться удавалось не всем. Подобных Маруху в те времена было слишком много. Аэтернус наблюдал за каждым и некоторых сумел вернуть на прямую дорогу. Но титаны уважают чужой выбор, даже если он ужасен. Те, что предпочли спастись в забытьи, предпочли утратить разум, став бессловесными чудовищами… с ними просто прощались.

Марух стоял на возвышении, и смотрел, как изгоняют из Алмазного Рая Джаймхода. Некогда один из лучших воинов, из верных последователей Аэтернуса, он так и не сумел приспособиться к мирной жизни. Его уже прозвали Смрадным Титаном – изуродованный, с безумным взглядом, Джаймход источал такую вонь, что вокруг все гнило и разлагалось.

Его держал за плечи родной брат, Оксимор. Крепко стискивал, с болью смотрел на хрипло дышащего Джаймхода. Несколько веков они были неразлучны, сражались бок о бок – и Оксимор до последнего пытался вытащить Джаймхода из бездны.

Но сегодня роковая черта пересечена, и общество постановило, что Джаймход должен уйти. Титаны не убивают и не запирают себе подобных, ибо титан никогда не убьет и не лишит свободы другого титана. Просто переправляют куда-нибудь подальше – в пустыни, горы, дикие леса, необитаемые острова.

– Меня это всегда раздражало, – сказал Дегатти. – Титаны хотя бы представляют, сколько проблем у нас бывает от этих чудовищ?

– Кха-кха!.. Лиадонни!.. – кашлянул в кулак Бельзедор.

– Это другое!

Дело не в том, что титаны в принципе не могут убивать себе подобных. Могут. Просто для них это что-то невообразимо ужасное. Как для человека людоедство или еще что похуже. А скинуть сородича в какой-нибудь Хиард или другую тюрьму они считают даже более отвратительным, чем убить.