* * *

Я отползаю от мужика и дышу.

Причина, почему он меня отпустил, очевидна. У него из спины торчит ручка кухонного ножа. Рядом бледная Вика, переводит глаза с меня на него.

– Спасибо, – говорю, откашлявшись.

– Я его убила?

– Ага. Что это за псих?

– Сосед наш. У него жену Светой зовут. Толстая такая.

– Твою мать!

Я встаю и захлопываю дверь.

– И что теперь?

– Не знаю. Под голову ему бы что-нибудь подложить, а то кровь изо рта на ковролин попадет, потом с хозяевами не расплатимся.

Арендодатели – особенные люди. Когда человек начинает регулярно сдавать недвижимость, у него необратимо меняется мозг. Любую порчу своего имущества, самую мелкую, он замечает и оценивает. Я знаком с экономикой и абсолютно уверен, что стоимость аренды покрывает и косметические ремонты, и капитальные, и износ всего оборудования, и даже стоимость жилья с учетом ипотечного процента. Но стоит об этом заикнуться арендодателю, как происходит загадочная метаморфоза. Человек, который только что в уме легко пересчитывал разовые платежи в годовые и ежемесячные аннуитеты, тут же надевает маску дебила и говорит, что ничего такого он не знает, но денег я ему должен. Маска дебила – последняя и непробиваемая линия обороны жадных мудаков. Почему так происходит? Потому что для людей, сдающих жилье, это не бизнес, а способ существования. У них есть входящий денежный поток, который можно направить либо на содержание недвижимости, либо на себя. На себя, конечно, хочется больше. Они и тратят. На ремонты средств не остается, и они находят способ компенсации – тянут дополнительные деньги со съемщиков.

Вика приносит с кухни пакет. Мусорный.

– На голову ему надень, – советую я.

Конечно, такие операции с трупом полицейские воспримут с большими вопросами, но найти общий язык с полицией возможно, а с арендодателем – невероятно.

– Что же теперь будет?

Я жму плечами. Иду на кухню, плещу холодной водой в лицо. Голова чуть-чуть просветляется.

– Я думаю, это самооборона. Он явно психованный, еще немного и убил бы меня. Хотя, конечно, нервов из нас высосут много.

– А вдруг меня посадят? Будешь Светку трахать? А я как же? – плачет.

– Далась тебе эта Светка.

– Я ее убью! Вот сейчас поеду и убью! Сука! А еще подругой казалась.

– Тихо, никого не надо убивать. Тогда тебя точно посадят. Вот представь, – я обнял девушку за плечи. – Ты в тюрьме, Светка мертвая, кого я буду трахать?

– Тогда я тебя убью? – с сомнением предложила она.

– Тогда тебя тоже посадят, и некому будет тебе передачи носить. И трахать тебя тоже будет некому.

– Это да… – носом шмыгнула, успокоилась, задумалась.

* * *

Полицию мы не вызывали. Соседи наверняка слышали шум, может даже вызвали наряд. Но тут как раз началась громкая ссора на этаж выше, если наряд и приезжал, им было с кем разбираться помимо нас.

Мы сидим на кухне. Я принял какой-то особо ядреный аспирин от температуры и головы. Вика чуть успокоилась.

– И что теперь делать? Полицию вызывать?

Когда боль отступила, я осознал, что мы в заднице.

У нас на полу в коридоре труп.

Доказывать отсутствие превышения самообороны будет непросто. Скажут в суде, что Вика могла схватить не нож, а, допустим, скалку, и не убивать, а оглушить. И что? И это в общем-то правда, поди докажи, что скалку искать надо, а нож на столе лежал. И вообще она не в том состоянии была, чтобы разные варианты просчитывать.

С полицией я имел дело только при проверках документов. И от этих контактов осталось стойкое впечатление, что люди там сталкиваются со всяким, от чего сильно очерствели. С плохими людьми они сталкиваются чаще, чем с хорошими, потому заранее смотрят на всех окружающих с подозрением. Наш случай станет для них заурядной бытовухой, одной из многих, наша судьба им глубоко безразлична, чем это дело кончится – зависит от настроения какого-нибудь прокурора или следователя. Возможно, из нас попытаются выжать денег. Много. Сколько не жалко за свободу. А если не дать – могут всех собак на нас повесить, чтобы показатели раскрываемости повысить.