Я слышу новый звук. Его трудно перепутать.

Какого хрена!

Я все-таки надеюсь, что ошибся, и поворачиваюсь к Дэну. Так и есть, он расстегнул молнию и снял с себя брюки. Его глаза блестят, он возбужден.

– Отпусти! – требую я.

– Тебя разве Кисель не предупреждал? Это для твоей же пользы, дурачок.

Дэн припечатывает мое беспомощное тело и с суетливым энтузиазмом накидывается на меня. Его пальцы замирают на ягодицах, ногти впиваются в мою плоть. Он громко сопит и стягивает с меня трусы.

Вот сволочь! Что он делает!

Я цепляюсь за последнюю преграду, Дэн бьет по рукам и безжалостно выкручивает пальцы. Прелюдия закончена, я обнажен. Дэн раздвигает мои бедра и наваливается, на шею капает его слюна. Ниже пояса, я не чувствую боли, но ужас от происходящего от этого не меньше. Толчок сотрясает мое тело.

«Нет! Я не хочу! Только не это!» – возмущается мое сознание. Из уст вырывается лишь жалкая просьба:

– Не надо.

Я слышу свою беспомощность и возмущаюсь. Я не такой! Я не хочу быть куклой! Я человек и должен бороться!

Я брыкаюсь плечами и приподнимаюсь на локтях. Дэн удивленно смотрит на меня.

– Потерпи, придурок, потом спасибо скажешь.

Потерпи. Какое знакомое слово, как я его ненавижу! Нас, «особенных» с «неограниченными» возможностями, вечно призывают терпеть. «Терпение, терпение и еще раз терпение», – твердят врачи. «Бог терпел и нам велел», – причитает директриса. И даже Валентина Николаевна часто вздыхает: «Вам столько еще предстоит натерпеться». Вот и Дэн прибег к циничному заклинанию.

Он ласково треплет меня за ухом и говорит:

– Это лучший выход для тебя, дурачок. Доверься мне. Я сделаю так, что тебе понравится. Я буду ласков.

Новый толчок. Это кошмар! Мне противно. Я ненавижу здорового красивого Дэна. Почему он полноценный, а я инвалид? Почему не он, а я оказался на пути ужасного «камаза»? Почему меня не убило сразу, как папу и маму? Зачем я выжил, если всю жизнь предстоит быть получеловеком!

– Ты боишься, хороший мальчик. Боишься, что будет больно. Но боль бывает сладкой.

– Нет! – Я ору и брыкаюсь изо всех сил.

– Тише. Есть и другой способ удовлетворить мужчину, – решает Дэн и шепчет мне в ухо: – Ты ведь догадываешься, о чем я. Согласен?

Я отдергиваю голову от его слюнявых губ. Дэн воспринимает это по-своему.

– Вот и хорошо.

Его рука заползает мне на затылок, становится жесткой. Он с силой дергает меня. Я сваливаюсь на пол. Дэн нервными движениями усаживает меня перед собой. Мое лицо напротив его обнаженного паха. Он возбужден и надвигается.

– Ну же! Не томи, малышка. Я весь на взводе. Закрой глаза и представь конфету. Теплый сладкий «чупа-чупс».

Твою ж мать! Как мне его остановить?

Мои руки сильны, но не настолько, чтобы одолеть здорового мужчину. Я ЧОВ, и сейчас выхолощенный стерильный термин показывает свою грязную изнанку. Ограниченная возможность – это безграничная зависимость, в данном случае от насильника. Ему предначертана жизнь, а мне прозябание. Ему удовольствие, а мне унижение.

В голове разрастается огненный шарик. Спонтанные вспышки боли преследует меня с момента катастрофы. От нее нет лекарств. Чтобы справиться с болью я обычно обхватываю голову, стискиваю зубы и сгибаюсь к коленям. Под черепом жжет, а тело колотит озноб. Голова заполняется злыми дергающимися фигурками, их не изгнать, можно только перетерпеть. В такие моменты я становлюсь еще более беспомощным.

Нет! Ни за что!

Сегодня я не буду закрывать глаза. Пусть Дэн знает, как я его ненавижу. Он может меня сломить, но не победить. Я смотрю в лицо Дэну, и внезапно чертик в голове становится уменьшенной копией насильника. Он гибок, словно сделан из мягкой глины. Я не могу уничтожить большого Дэна, но чертик в моей власти. Я уже проделывал такое. Это единственное, что мне остается наедине с болью.