Прибавил газу.

Снежинки запятыми размазывались по стеклу. Уже влажные, готовые к скорой весне.

За окнами замелькали другие машины – мы вырулили из поселка и направлялись, видимо, в соседний. Туда, где жила я.

Я невольно сосредоточилась на вербере. Он выглядел как-то не совсем обычно. Хотя я понятия не имела, как он выглядит «обычно», ведь мы лишь сегодня познакомились, да и общались всего ничего. Однако чудилось – что-то его всерьез встревожило. Руки сжали руль до такой степени, что между пальцами проступили бугорки мышц. Сразу вспомнилось, как я спорила с одной читательницей по поводу своего репортажа. Она с пеной у рта доказывала – руки не могут быть мускулистыми, на ладонях нет мышц. Но я сейчас отчетливо видела – есть они и мускулистость рук – отнюдь не художественный прием. Челюсти Трофима крепко сжались, а желваки то и дело заставляли скулы заостряться сильнее. Отчего лицо становилось более жестким. Ноздри изредка раздувались. Вся поза Трофима выглядела как поза ожидания чего-то неизбежного и непременно плохого. Он чуть сгорбился, набычился, смотрел исподлобья, словно готовился к серьезной защите.

– Что-то не так? – наконец, не выдержала я.

– Все хорошо, – он опять ответил неискренне. Я очень хорошо это чувствовала, буквально всей кожей. Собиралась спросить еще, но в эту минуту мы опять газанули, свернули, пронеслись по какой-то проселочной дороге, мне неизвестной, и я увидела здание школы.

Все. Меня будто переключило. Я смотрела, как здание приближается и не думала больше ни о чем на свете. Кроме одного… скорой встречи с сыном…

Трехэтажная серая постройка вытягивалась в вышину и расширялась перед взором. Надвигалась, я бы сказала. У крыльца суетливо работал дворник.

И едва мы притормозили, как из школы показался мой… Миша! Словно нарочно! Словно по волшебству!

В своей белой шапке балаклаве с темными ушками панды, в серой куртке. Высокий для второклассника, курносый, симпатичный.

Я выскочила из машины и рванула к нему.

– Мама! Мамочка!

Мы встретились у ворот, потому что оба бежали навстречу друг другу. Обнялись. Я прижала сына, прикрыла веки, потерлась щекой о его щеку.

Он улыбался! Улыбался!

Внезапно нас начало окружать серебристо-золотое сияние, что-то менялось в моем мальчике, неуловимо, но я чувствовала и видела. Меня окатило теплом. Мишутка как будто стал больше, объемней. Вроде бы мои руки держали все того же мальчугана, местами хулиганистого, но такого славного… и одновременно он стал каким-то иным…

В ту же секунду нас подхватил огромный вихрь-Трофим, крутанул, закрыв спиной со стороны школы и двоих, обнявшихся, донес до машины.

–Садитесь! – хрипло приказал вербер. – Быстрее! Давайте! В салон!

Мы с Мишуткой послушно забрались на заднее сиденье.

– Мама! Ты вернулась!

Опять меня переключило, и странный эпизод во дворе школы показался таким неважным… Таким незначительным… Таким не стоящим даже одной мысли…

Мишутка прижался ко мне.

– Малыш, я еще не вернулась. Проездом, кое-что захвачу из редакции и снова уеду. Но через три-четыре дня…

Я запнулась. Как объяснить, что я не домой приеду жить, как всегда, а буду видеть его каждый день? Ведь, возможно, меня еще не отпустят из-за обучения!

Я замолчала, подбирая слова и термины.

– Скажи ему все! – произнес Трофим. – Он тоже оборотень. Почти превратился, если бы не я. Вас могли увидеть…

Последняя фраза прозвучала опять очень странно – глухо и обреченно.

Так вот что случилось возле школы! Серебристо-золотое сияние! Оно мне не почудилось!

– А-а-а… Почему? Он ведь раньше не обращался…