– Что такое «футон»?

– Кушетка. Это другое название кушетки. Я думаю, первое, что мы должны сделать, прежде чем принесем сумки с нашей одеждой, это найти место для твоих новых ракушек.

Люди из церкви, куда ходила моя мать, собрали для нас одежду, простыни и полотенца. Они так хорошо к нам отнеслись, что я даже подумал, не начать ли мне снова ходить в церковь, как когда-то в детстве, но это настроение у меня быстро прошло. Теперь моя цель – выживание, и у меня есть приоритеты: крыша над головой, пища, работа, уход за ребенком. Моей душе придется подождать.

– Я хочу свои старые ракушки.

Начался вой, и на этот раз не слабый. Она устала. Поспать сегодня днем ей не удалось, а дневной сон такой малышке еще нужен.

– Да, и я бы хотел, чтобы ты получила их обратно. Но у тебя навсегда останется воспоминание о них.

– Не нужно мне поминание. Я хочу их обратно. И бабу тоже.

Я говорил ей, что она всегда будет помнить бабу, но знал, что это неправда. Когда Белла станет постарше, она забудет бабушку. В четыре года невозможно запомнить людей навсегда. Можно разве что сохранить смутные вопоминания. Я часто думал об этом – как моя мать, столько для нее сделавшая и любившая ее больше всего на свете, исчезнет из ее памяти. Это была еще одна несправедливость среди прочих, угнетавших меня.

– Я достану твои ракушки, – сказал я, надеясь избежать отчаянного вопля.

– Не хочу! – проскулила она.

Я вернулся в фургон, достал мешочек с ракушками и принес его в трейлер вместе с мешком для мусора, набитого простынями и полотенцами. Пол слегка погромыхивал под ногами, к этому надо будет привыкать.

Белла свернулась на футоне, стиснув в руке овечку. Ее нижняя губка оттопырилась так забавно, что я с трудом удержался от смеха. Я всегда смеялся, когда она так надувалась, пока мама не сказала, что этим я ее только поощряю к капризам. Мама тогда еще сказала, что она превратится в одну из этих девиц, которые добиваются от мужчин чего угодно, разыгрывая из себя капризуль. Должен сказать, что от этой мысли улыбку у меня как рукой сняло. Я хотел, чтобы моя дочь была сильной и самостоятельной.

– Где бы теперь найти для них хорошее место? – спросил я, оглядываясь по сторонам. Дома мы держали их на каминной полке над никогда не топившимся камином.

Она по-прежнему была надутая, но поднялась, выпрямилась и начала осматривать комнату. Я видел только одно подходящее место – под длинным узким кухонным окном, но я хотел, чтобы она сама нашла его. И она нашла. Она спрыгнула с футона и подбежала к кухонной раковине, указывая на окно.

– Вон там, – сказала она.

– Отлично! – Я вручил ей мешочек. – Ты будешь давать мне по одной, а я их там расставлю.

Она подала мне первую, огромную серую ракушку, которой явно предназначалось стать центром новой коллекции. Это была ее любимая ракушка. Я положил ее в середине полки. Белла протянула мне оранжевую ракушку и нахмурилась:

– На камине им было лучше. Здесь нет места.

Меня впечатлило, что она смогла сделать этот вывод. Она сообразила, что на полке не будет места, когда ее коллекция разрастется. Мама говорила, что у меня преувеличенное представление о ее способностях. Но мне Белла казалась очень смышленой.

– Ты права. Но когда не будет хватать места, мы положим некоторые ракушки в миску, хорошо?

– Они разобьются.

– Не разобьются, если ты будешь осторожна и…

– Тук-тук!

Я обернулся и увидел девушку, стоявшую в дверях. На фоне солнечного света я не мог разглядеть ее лицо, но голос был незнакомый.

– Войдите, – сказал я.

Она вошла. Я действительно не встречал ее раньше. Она была из тех, кого, раз увидев, не забудешь. Лет двадцати и невероятно сексуальна. Может быть, слишком худощава. Белокурые волосы, завязанные в длинный хвост, свисавший на правую грудь, и почти голая – шорты, сандалии и топик на длинных тонких бретельках.