Откуда-то из комнаты доносится детский плач. Антонина вздрагивает и резко разворачивается. Она уходит, цокая своими длинными шпильками, я смотрю на Седого.

— Она у тебя всегда по дому ходит, как на парад?

— Да-а-а! — протягивает он и откидывается на спинку кресла. — Она у меня чёткая! Для мужа каждый день как праздник. Правда есть свои косяки и тараканы, но это уже не так важно… Ладно, давай поговорим о чём-то кроме дел? Расскажи, как ты устроился? Пацаны говорили, что твоя тёлочка тебе сердце разбила, и ты с головой окунулся в уголовщину. Это правда? Или только слухи?

Меня будто бы окунают башкой в прошлое под названием «Разодранное сердце», и я вижу перед глазами себя из прошлого. Разбитый, с содранными в кровь костяшками пальцев, со слезами на глазах, с огромным синяком во всю скулу, потому что нарвался на кучу амбалов в клубе, напившись в хламину. Я хотел, чтобы они прибили меня, но… Что поделать с тем, что я не собирался сдаваться просто так и навалял каждому… А потом я вдруг стал для них братаном. Неожиданно для самого себя обрёл приятелей, которые объяснили, какой бывает жизнь и показали все её стороны. Именно тогда я понял, что всё, чем я занимался до встречи с ними, до расставания с ней, оказались цветочки, а сладкие сочные ягодки ждали меня впереди.

Негромко выдыхаю воздух сквозь плотно сжатые зубы и смотрю на Седого. Что я могу рассказать ему? Что «тёлочка», разбившая моё сердце, его жена?

— Прости, братан, но я сильно устал с дороги… Поеду к себе, отдохну, а ты про барбекю подумай… Вот там и поболтаем, свеженькие, отдохнувшие… С выпивкой…

Я поднимаюсь на ноги, а Седой хмурится и кивает на поднос со стряпнёй Малой.

— Дикий, а как же чай?..

— Предпочитаю начинать с градуса повыше, но за рулём не пью! — бросаю ему и бреду в коридор.

Наверное, я поступаю как самая настоящая свинья, но я не ожидал, что она будет тут. Я не рассчитывал на такую встречу, и мне нужно просто восстановиться.

Прохожу мимо детской комнаты и краем глаза замечаю, как Малая улыбается пацану, лежащему в кроватке, поглаживает ему и поёт ему песню. Она смотрит на меня несколько секунд, замолкает, и наши взгляды больше напоминают обнажённые скрещенные мечи. Мы убиваем друг друга без оружия. Снова. И я в который раз обещаю себе, что больше никогда не оголю перед ней сердце.

Выхожу из квартиры, а Седой вылетает следом. Он всегда таскался за мной по пятам, и только сейчас я замечаю это особенно остро. Как мелкая шавка, собачонка, которая выжидает кусок мяса, которая откусила кусок самого свежего мяса и оставила обрывки плоти на месте, где должно быть сердце.

— Дикий, ты только без обид. Лады? Как только юристы рассмотрят твоё предложение, я сразу бабос переведу. Ну или… Придумаю что-то, куда можно вывести столько бабок, чтобы у тестя не закрались подозрения. С этого пердуна песок уже сыплется, а он всё контролирует меня, лишний шаг сделать не даёт.

Я киваю, нажимаю на кнопку вызова лифта, и как только створки открываются, захожу в тесную комнатушечку, чтобы побыть хоть ненадолго наедине с собой. Даже не пожимаю Седому руку на прощание, потому что он вмиг становится противен мне, а в голове начинают крутиться мысли — как мне вернуть ту, которая должна принадлежать мне. Потому что понимание того, что она теперь чужая жена претит всему остальному, пробуждает внутри тягу убить того, кто смеет прикасаться к ней, а потом заставить её страдать, оплакивая его и наше прошлое… Прошлое, которое могло остаться настоящим.

8. Глава 7

Я беру малыша на ручки, качаю его на руках, а после, не выдержав напряжения в спине, сажусь в кресло- качалку. Егорушка прижимается ко мне всем тельцем, и от того я немного расслабляюсь – жуткое напряжение, в котором я находилась с минуты появления Кирилла в этом доме, понемногу начинает таять в дымке новых забот.