– И что теперь, трястись, как мышиный хвостик? – Ремизов неудачно съязвил, хотя и сам чувствовал себя не в своей тарелке по той же причине.

– Ладно, уважаемый. Я рассчитывал, что найду в этом обществе понимание, но не вышло. Слушайте и вникайте – «духи» хорошо подготовились к встрече, девять тысяч мин нам в подарок приготовили. Да и с прошлой операции много чего осталось. Всем хватит, имейте в виду, господа интернационалисты.

– Ну ты и это знаешь!

– Мужики, что сцепились-то? – Марков наконец разобрался с кашей и приготовился разбираться в пикировке.

– Я могу и помолчать, и все же мы играем в рулетку. Кому красное выпадет, а кому – черное. Не так, что ли? Устраивает вас или нет, а насчет мин я не шутил.

– Может, врут всё? Ну так, для повышения бдительности.

– Господин Марков, – Хоффман снова начинал ерничать, раньше это являлось признаком улучшения его самочувствия, – оставьте в покое этот, извините, дурацкий инфантилизм. Ваш друг Фоменко, побитый осколками и успокоенный дозой промедола, лежит сейчас на плащ-палатке, ждет «вертушку», а вы тут рассуждаете… Никто не врет. Думается мне, что здесь вообще врать непринято.

– Костя, хватит кривляться.

– Старый взводный Хоффман не кривляется, он оценивает обстановку.

Ремизов больше почувствовал, чем понял, что у его товарища заурядный нервный срыв, и он пытается его побороть. Беда всех умных и образованных людей в том, что они целиком полагаются на свой разум, на логику и расчет, и, как чумы, боятся фатальности, непредсказуемого случая. Хоффман и был очень умным человеком, видевшим жизнь через призму рассудка, все его поступки, шаги отличались практичностью. И вот теперь любой следующий шаг мог стать не только не случайным, но и роковым…

– Так вот. Шестая рота крутила рулетку. И ей повезло, выпало красное. Придет время крутить и нам.

– Четверо раненых – это повезло?

– Да, господин Марков. Выпало бы черное, лежали бы Фома и Татарин и их бойцы не на плащ-палатках, а под ними.

– И что, никаких шансов? – Ремизов заинтересовался этим воинствующим пессимизмом и приготовился спорить.

– Есть. Но только один. Монета станет на ребро, а следом шарик – на zero.

– Не знаю, как в Киеве, нас в Омске не так учили. Белые начинают и выигрывают.

– Господин Ремизов, белые, как вы изволили выразиться, еще не начинали. Ни в одной газете нет слова война, зато есть другие. Например, конфликт, учения в обстановке, приближенной к боевой. И «духам» не нужен еще один восемьдесят второй год. Десантура уже устраивала им здесь кровавую баню, вон сколько зарубок на память на дувалах.

– Известное дело. Если Командующий за операцию звезду Героя получил, значит, стоило того.

– Так что моджахеды, так называемые «духи», все забыли? Все нам простили?

– Костя, ты что завелся-то? Что вздрагивать раньше времени? Жить надо.

– Вы что, до сих пор не поняли, где мы оказались? В мясорубке. А он говорит: жить надо. Жить надо, – Хоффман по слогам повторил эти простые слова и вдруг утих. – Конечно, надо, только мы идем по второму кругу, и наша задача – разгребать дерьмо.

– Пришла и наша очередь.

– Да, очередь кровь проливать. Делать что будем? Это только начало.

– Что-что, ноги беречь, пригодятся еще, – устало пробурчал Марков, не видя конца нервному разговору.

– Это все так, но надо бы с людьми поговорить, чтоб дурака не валяли. Саперы же все своими ногами прошли, протоптали. А этот долбаный курсант поперся, куда не просили, и вот итог. – Ремизов оглянулся на своих бойцов. – Костя, а ведь до них до сих пор не дошло, что на самом деле случилось.