– То есть я хотела спросить: сколько вас здесь?

Рейвэн пожимает плечами.

– Ну, знаешь, никогда нельзя сказать точно. Люди приходят и уходят, перемещаются между хоумстидами.[3] Прямо сейчас нас здесь двадцать или около того, но в июне у нас тут бывает до сорока флоутеров,[4] а зимой мы вообще закрываем этот хоумстид.

Я киваю, хотя все эти «хоумстиды» и «флоутеры» сбивают меня с толку. Алекс мне почти ничего не рассказывал о Дикой местности. На неконтролируемых территориях я была всего один раз, нам тогда удалось успешно пересечь границу и вернуться обратно. Это было до нашего большого побега.

«До нашего большого побега».

Я стискиваю кулаки так, что ногти впиваются мне в ладони.

Рейвэн пристально смотрит мне в глаза:

– С тобой все в порядке?

– Я бы воды попила, – отвечаю я.

– Вот, держи.

Рейвэн передает мне тарелку, на тарелке два маленьких круглых пирожка, они похожи на оладьи, только темные и более зернистые. Потом она берет с полки в углу мятую консервную банку, зачерпывает ею воду из одного из ведер под раковиной и приносит мне. Остается только надеяться, что это ведро не служит по совместительству как емкость для рвоты. Рейвэн замечает, что консервная банка вызывает у меня некоторое удивление.

– Тут со стаканами проблема, – объясняет она и добавляет: – Бомбардировки.

Рейвэн произносит это слово так обыденно, как домохозяйка – «грейпфрут» в продовольственном магазине. Как будто такое происходит в мире чуть ли не каждый день. Она снова садится и отбирает смуглыми пальцами несколько прядей своих длинных волос и начинает с задумчивым видом заплетать косичку.

Я подношу банку к губам, края у нее с зазубринами, так что пить приходится осторожно.

– Мы здесь умеем обходиться малым, – с гордостью в голосе говорит Рейвэн. – В ход идет все – отбросы, хлам, кости. Ты увидишь.

Я перевожу взгляд на тарелку, которая лежит у меня на коленях. Есть хочется, но слова «отбросы» и «кости» наводят на неприятные мысли.

Рейвэн смеется, видно, она поняла, о чем я думаю.

– Не волнуйся, – говорит она, – это съедобно. Немного орехов, немного муки, немного масла. Не самое вкусное, из того, что ты пробовала в своей жизни, но зато поможет встать на ноги. У нас припасы на исходе, не было недельной поставки. Знаешь, этот побег здорово по нам ударил.

– Мой побег?

Рейвэн кивает.

– Последнюю неделю заграждение держат под током, удвоили охрану. – Я открываю рот, чтобы как-то извиниться, но Рейвэн не дает мне сказать ни слова. – Все нормально. Они так всегда делают после нарушения границы. Боятся, что начнутся волнения и люди хлынут в Дикую местность. Пройдет несколько дней, и они снова обленятся, тогда мы пополним свои запасы. А пока, – Рейвэн кивает в сторону тарелки, – орехи.

Я откусываю маленький кусочек от пирожка. Вообще-то вполне съедобно – теплый, похрустывает и чуть жирный, от него кончики пальцев становятся блестящими и скользкими. По мне, так гораздо вкуснее, чем бульон, и я говорю об этом Рейвэн.

Рейвэн довольна, она широко улыбается.

– Да, Рауч[5] – наш шеф-повар, он может из ничего приготовить вкуснятину. Ну, не вкуснятину, а вполне хорошую еду.

– Рауч? Это его настоящее имя?

Рейвэн заканчивает плести косичку, перекидывает ее через плечо и начинает заплетать новую.

– Такое же настоящее, как и все другие, – говорит она. – Рауч в Дикой местности всю жизнь. Родился в одном из хоумстидов на юге, ближе к Делавэру. Там его так и назвали. Когда он здесь появился, он уже был Раучем.

– А Блу? – спрашиваю я.

Я доедаю первый пирожок до последней крошки, и меня не тошнит, но я не хочу искушать судьбу и ставлю тарелку со вторым пирожком на пол рядом с кроватью.