– Ты в порядке?

Я не отвечаю. Не могу. В моем в мозгу мелькают слова, которые отпечатались в нем за годы жизни в страхе и недоверии: «незаконно», «неправильно», «сочувствующие», «болезнь». Я делаю глубокий вдох и стараюсь отогнать неприятные ощущения. Эти слова из Портленда, старые слова, они, как и Лина из Портленда, остались за пограничным заграждением.

– Она в полном порядке, – отвечает вместо меня Сара. – Просто проголодалась.

– Я в порядке, – эхом повторяю я секунд на пятнадцать позже, чем следовало бы, и парень снова ухмыляется.

Сара садится на скамью и скользит от края, а потом хлопает ладонью по месту рядом с собой, которое только что освободил Сквирл. Ну, хоть не надо втискиваться между этими незнакомыми людьми. Я сажусь и устремляю взгляд в тарелку. Все снова смотрят на меня, я это чувствую. Потом снова начинаются разговоры, и меня, как уютное одеяло, укрывает шум голосов.

– Вперед, – говорит Сара и ободряюще кивает.

Она как минимум лет на шесть младше меня, но обращается со мной как с ребенком. Я и чувствую себя рядом с ней как маленькая.

– У меня нет вилки, – тихо говорю я.

Белобрысый парень услышал, что я сказала, и в этот раз засмеялся в голос. И Сара тоже.

– Нет ни вилок, ни ложек, – говорит она. – Ничего нет. Ты просто ешь.

Я набираюсь смелости и поднимаю глаза. Все смотрят на меня и улыбаются, им явно весело. Один седой мужчина, лет семидесяти, кивает мне, и я быстро опускаю глаза. Кажется, у меня все тело раскалилось от смущения. Естественно, что люди в Дикой местности не пользуются столовыми приборами и тому подобными вещами.

Я беру кусок зайца руками и откусываю кусочек. В следующую секунду я действительно готова расплакаться. Никогда в жизни я не ела ничего вкуснее.

– Здорово? – спрашивает Сара.

Я не в состоянии сказать ни слова и только киваю в ответ. В этот момент я забываю, что в комнате полно людей и все они смотрят на меня. Я, как зверь, рву мясо зубами, я пальцами зачерпываю кашу и запихиваю ее в рот. Даже эта бурда кажется мне вкусной. Тетя Кэрол с ума бы сошла, если бы увидела такую картину. Когда я была маленькой, я не ела горошек, если горошинки касались цыпленка, я всегда все строго разделяла на своей тарелке.

Неожиданно быстро на тарелке остается только несколько начисто лишенных мяса косточек. Я слизываю с пальцев последний комочек бурды и вытираю рот тыльной стороной ладони. К горлу подкатывает тошнота, я закрываю глаза и усилием воли загоняю ее обратно.

Рейвэн неожиданно для меня встает и говорит:

– Ну ладно, пора приниматься за дело.

Люди выбираются из-за столов, я слышу обрывки фраз («Вчера поставил капканы», «Твоя очередь навестить бабушку»), они проходят мимо меня, складывают тарелки в раковину и поднимаются по лестнице сразу за дровяной печкой. Меня словно омывает река из человеческих тел, я ощущаю их тепло, запах. Я закрываю глаза, и, когда комната пустеет, тошнота каким-то образом отступает.

– Как себя чувствуешь?

Я открываю глаза – напротив, опершись обеими руками на стол, стоит Рейвэн. Сара по-прежнему сидит рядом, она поджала одну ногу и обнимает коленку, такая поза как раз подходит для девчонки ее возраста.

– Лучше, – отвечаю я, и это правда.

– Хорошо. Сара, потом можешь прогуляться с ней наверху. Лина, тебе было бы неплохо оглядеться и почувствовать, что такое хоумстид. Только не переусердствуй, мне совсем не хочется снова тащить твою задницу по лесу.

– Хорошо, – послушно говорю я, и Рейвэн, получив нужный ответ, улыбается.

Мне интересно: сколько ей лет? Она с такой легкостью говорит, кому что делать, хотя сама точно моложе, чем половина здешних «заразных».