– Может быть. Да, лучше повторить все еще раз. – Пибоди повернулась к Еве. Глаза у нее блестели, улыбка была напряженной. – Иди в зал. Рио проведет со мной еще один раунд, а потом, боюсь, меня стошнит. У меня лучше получится, если я буду одна.

Ева выждала, пока Рио не увела Пибоди в совещательную комнату, затем вытащила из кармана мини-коммуникатор и вызвала Макнаба:

– Ты где?

– На подходе. – Его симпатичная мордашка в обрамлении длинных светлых волос, стянутых на затылке в хвост, появилась на экране. – В трех кварталах к югу. Пришлось топать на своих двоих. Какого черта кто-то выпустил столько народу на улицу?

– Тут перерыв, но скоро уже начнут. У тебя есть еще пара минут. Я буду в задних рядах. Займу тебе местечко.

Ева отключила связь, вошла в зал и села. Сколько раз ей приходилось здесь сидеть за годы ее работы? Она счет потеряла. «Дворец правосудия», – подумала она, оглядывая скамью присяжных, галерею, репортеров и тех, кто пришел сюда из любопытства. Иногда – ей хотелось думать, что в большинстве случаев, – здесь вершилось правосудие.

Ей хотелось, чтобы правосудие свершилось и на этот раз.

Они забросили мяч в корзину: обеспечили арест и обвинительное заключение по делу. Теперь мяч перепасовали адвокатам, судье и двенадцати гражданам, сидевшим на скамье присяжных.

Ева принялась внимательно изучать лица присяжных, когда они вошли в зал и стали занимать свои места.

Через минуту в зал ввели Селину Санчес. Ее сопровождала целая команда адвокатов.

Их взгляды встретились, скрестились и замерли на мгновение. Между ними словно пробежала электрическая искра, как между охотником и дичью. Память добросовестно воскресила все: мертвые тела, кровь, бессмысленную жестокость.

«Ради любви», – сказала Селина, когда все кончилось. Она сделала все это ради любви.

И это, думала Ева, самая большая ложь из всего, что ей приходилось слышать.

Селина заняла свое место, глядя прямо перед собой. Ее великолепные волосы были гладко зачесаны назад и собраны в пучок на затылке – строго, почти чопорно. Вместо своих любимых ярких нарядов она надела скромный серый костюм.

«Это всего лишь упаковка», – отметила про себя Ева. Она-то знала, что́ там, внутри. И если присяжные не полные идиоты, они тоже это поймут.

Вошла Рио и на минутку наклонилась к Еве:

– С ней все будет в порядке. Хорошо, что ты здесь.

Потом она прошла вперед и заняла свое место в прокурорской группе, представляющей интересы штата.

Когда судебный пристав попросил всех встать, в двойные двери ворвался Макнаб. Его лицо раскраснелось от холода и спешки, но тем не менее было несколько светлее малиновой рубашки, виднеющейся из-под куртки, исполосованной ярко-голубыми и ядовито-розовыми «молниями», прямо-таки выжигающими глаза. На ногах у Макнаба были малиновые, в тон рубашке, башмаки на воздушной подошве. Он скользнул на свободное место рядом с Евой и заговорил задыхающимся шепотом:

– Не хотела, чтоб я сел с ней. Сказала, что ей нужна минутка. Мы думали, у нас есть время до понедельника. Черт!

– Она справится.

Не стоило Еве говорить ему, что ее собственный желудок стянуло тугим узлом. Не стоило напоминать ему о том, что он и сам знал. Они уселись поудобнее, и прокурор вызвал Пибоди.

Ева прекрасно понимала, что творилось в этот момент в голове у Макнаба. Он видел, как бежит сломя голову, чувствовал, как сердце выскакивает из горла, слышал свой голос, выкрикивающий «Офицеру полиции нужна помощь!» в микрофон рации, пока сам он мчался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.