- И ты не знаешь, где окажется паб в следующий раз?

- Он перемещается хаотично. До вчерашнего дня я даже не предполагал, что могу выбраться за его пределы и оказаться, пусть и ненадолго, в реальном мире. Я никогда не мог даже переступить порог. Ни разу за все эти годы. А вчера я просто ощутил.. какую-то тоненькую ниточку или слабый свет где-то в темноте. Едва заметный и мерцающий, но сосредоточившись на нем, я смог оказаться здесь.

- Но ты смог! Значит, должна быть возможность тебя освободить! – пылко воскликнула Агата.

- Я не помню, кто меня проклял и как именно это случилось, но у меня такое ощущение, что это никак не исправить. Это как дурное предчувствие, за мгновение до того, как в дверь постучит полисмен и скажет, что твой близкий человек мертв. Сжимающее сердце чувство, дающее уверенность, что все будет плохо, как бы оптимистично ты не настраивался.

- Ощущения это ещё не всё! Должен быть какой-то способ вытащить тебя, и мы его найдем! – заявила Агата настолько твёрдо, насколько могла. Голос все же подвел ее, и конец фразы получился немного смазанным, как у куклы, с закончившимся заводом. У нее в детстве была такая. Красивая кукла со светлыми сказочными локонами и неправдоподобно синими глазами. Папа привез ее из другого города, и Агата себя не помнила от счастья, получив такую бесценную вещь. Синеокая мечта говорила «мама» и «папа» целую неделю, начиная делать это с раннего утра и заканчивая только поздней ночью, когда даже у мамы лопалось терпение, и она ставила куклу на полку до утра. А однажды вдруг разрядились батарейки и вместо звонкого «мама» и «папа» кукла начала чудовищным потусторонним голосом призывать «ма-а-а-а..». Агата была в ужасе и спрятала чудовищную куклу в кладовке. Батарейки сменил папа, но каждый раз, когда Агата видела свою прежнюю любимицу, ей вспоминалось это скрежещущее «маа-а-а-а…», и она тут же откладывала куклу в сторону. Сейчас, сопротивляясь неизвестному и неведомому неизбежному, Агата ощущала себя той самой куклой. Ей не хватало сил сделать что-нибудь весомое и настоящее, но она, с упорством, достойным лучшего применения, пыталась выдавить из себя что-то, изменить что-то.

- А зачем? Какой в этом смысл? Все, кого я знал, давным-давно мертвы. Мир сильно изменился за это время. Насколько я могу судить по тому, что говорили мои посетители, XXI век не имеет ничего общего с XIX. У меня нет ни документов, ни знаний об этой эпохе. А стоит раскрыть рот, как люди поймут, что я не такой, как они и меня запрут в психиатрической лечебнице до конца жизни. Я здесь чужой. В свое время мне не вернуться, но и здесь мне места нет. Так в чем же смысл? – повторил он. - Лучше я проведу то немногое, что мне здесь отпущено, с прекрасной удивительной девушкой, а потом вернусь к стаканам и людским бедам. В конце концов, должен же кто-то слушать бедолаг, у которых выдался тяжелый вечер.

Умом она понимала, что Альберт скорее всего прав, ведь кому как не ему знать, как работает это проклятье и есть ли шанс спасти плененного владельца паба, но всё в ней противилось такому решению. Она чувствовала, что это эгоистично, не спрашивая ни о чем так просто заявлять права на человека, с которым провела лишь один вечер, но ей отчаянно не хотелось его отпускать. Агата чувствовала, что он ей нужен, но она не знает, как сделать так, чтобы Альберт остался. Как спасти его от проклятья, как убедить, что XXI век может быть гостеприимным к путешественнику сквозь время? Как донести мысль, что ей самой, Агате Аксёновой, Альберт вдруг стал совершенно необходим? Так странно и глупо необходим, что даже трудно дышать при мысли о том, что он исчезнет так же внезапно, как появился. Как сказать человеку, что его присутствие стало последней деталью пазла, которую она искала и никогда не находила ни среди друзей, ни в кругу семьи, ни с предыдущими парнями, ни в обожаемой работе.