Рутину той ночи грубо порушил громкий хлопок, почти взрыв, раздавшийся в одной из палат. Хлопок – и следом за ним крики, полные ужаса. Подорвавшейся к дверному проему дежурной смене открылась леденящая кровь картина, достойная если не «Оскара» за лучшую ленту в стиле зомби-апокалипсиса, то многомиллионных сборов в кинопрокате точно.

Кровати, стены, пол и даже местами потолок – все было в кровавых брызгах, лужах и потеках. По палате, натыкаясь друг на друга, на спинки кроватей, поскальзываясь в кровавых лужах, метались щедро залитые той же субстанцией пациенты. Время от времени кто-то из них выхватывал взором возникшего на пути соседа – в таком же зомби-прикиде, тянущего руки в попытке то ли ухватить, то ли оттолкнуть, – громко вскрикивал и, отпрянув, встречался с другим зомби, мечущимся за спиной (а может, подкравшимся?), и хаос выходил на новый виток.

К чести дежурной смены, дрогнуть-то они в душе, может, и дрогнули. Но не побежали. Ни из отделения, ни за лопатами и вилами, что хранились в подсобке вместе с вениками и граблями. Нет, одна санитарка даже предположила дрожащим голосом – мол, пациент взорвался. И попыталась тихонечко сползти вниз по косяку. Но тут же была отловлена за ворот дюжим коллегой-санитаром, который строго молвил – мол, нечего было разрешать вторую порцию гороховой каши, и так, мол, под утро дышать в отделении нечем, а тут еще и потери среди личного состава непредвиденные, – и включилась в процесс отлова и пересчета зомби.

Через некоторое время, когда все были отловлены и посчитаны, выяснилось, что потерь-то как таковых и нету. Ну то есть людских. Все на месте, все живы, правда, угвазданы с ног до головы. Да и багрово-красная субстанция кровь напоминает лишь внешне, пусть и здорово. Зато пахнет… санитар принюхался, матерно восхитился и, породив у коллег коллективный пароксизм тошнотных спазмов, лизнул испачканный палец. – Бражка! – выдал он результат органолептического анализа. – Из томатного сока. От щас кто-то огребет!

В ходе экстренно проведенных следственных мероприятий выяснилось, что бражка действительно имела место. Как? Откуда? Все просто: ели-то пациенты в столовой, а вот соки и компоты им разрешалось брать с собой в палату. Вот и родилась коллективная и где-то даже национальная идея: а почему бы не забодяжить? Под это дело даже умыкнули где-то резиновую грелку. И натаскали томатного сока. Грелку пристроили на батарее, благо отопительный сезон уже начался, и стали ждать результата. И этой ночью дождались – правда, совсем не того, что был запланирован. Грелка, раздувшись от важности по поводу сакрального процесса внутри, попросту не выдержала и взорвалась.

Выслушав доклад дежурной смены, заведующий на некоторое время задумался, потирая переносицу. А потом вынес вердикт: зачинщиков на сульфозин [11], и пусть хоть одна сволочь вякнет про карательную психиатрию – он делать балаган из отделения не позволит. А остальным прописать интенсивную трудотерапию – и в отделении, и на пленэре. А то, понимаешь, полы почему-то разительно отличаются от хозяйства у кота по своему блеску, да и опавшие листья на территории еще не все убраны. Что значит все? А на деревьях? Доктор сказал осень – значит, осень. Тут главное – святой армейский принцип: неважно, чем будет занят боец, главное – чтобы он в итоге почувствовал всю полноту посткоитальной астении. Иначе употребит излишек дурной энергии на всякие непотребства.

Если кто-то считает, что с момента поступления человека в наш психиатрический стационар и до долгожданного дня его выписки на свободу с ясным разумом его связь с… нет, не потусторонними или инопланетными сущностями, а с обычным, реальным, но дразняще расположившимся вне стен больницы внешним миром обрывается, – смею уверить, что это не так.