Любовь? Нет. Я точно знал, что это не она.

Просто… просто между нами протянулась некая ниточка.

И это даже немного пугало. А я не привык поддаваться собственным страхам.

Сначала принесли салаты и легкие закуски, потом дошла очередь и до горячего. Мы без лишней спешки отобедали и перешли на открытую террасу, благо солнце перевалило через дом и получилось разместиться в тени.

От озера дул прохладный ветер, мы сидели в плетеных креслах и пили; я – чай, Лили – белое вино. О чем болтали, даже не скажу, но было легко и приятно.

Удивительно даже; обычно я так запросто с людьми не схожусь.

– Ты поразительный человек, Лео! – заявила вдруг Лилиана, задумчиво глядя на игру света в бокале. – Просто не знаю, чего от тебя ждать!

Она словно повторила мои мысли, это вызвало легкую оторопь.

– Почему это? – спросил я после долгой паузы, поставил на подставку фарфоровый чайничек и повторил вопрос: – Ну, скажи на милость, почему?

– Будто сам не знаешь! Татуировки и все остальное… ты похож на головореза, но каким-то чудом умудрился произвести самое благоприятное впечатление на папу! А он в людях не ошибается! И ты пригласил меня на лекцию! Не в синематограф, не на танцы, а на лекцию, Лео!

– Может, я просто страдаю от чрезмерной стеснительности?

– Ты? – Лили рассмеялась, и глаза ее мягко засветились изнутри, словно отражая солнечные лучи. – Да, действительно. Это просто не пришло мне в голову. Извини. Ты такой решительный на вид…

– Внешность обманчива.

– Но мы останемся на танцы?

– А у меня есть выбор?

Лили задумалась и покачала головой.

– Нет. Иначе я поеду домой заливать тоску и разочарование в жизни вином. И тебе станет стыдно.

– Стыд – моя ахиллесова пята, – улыбнулся я и насторожился, заслышав странный шум на площади.

Обернулся и удивленно хмыкнул при виде подъехавшей к памятнику самоходной коляски, крайне непривычной на вид. Она была не столь массивна, как полицейские броневики, и обладала куда более тихим движком.

«Форд-Т»! Самоходная коляска на паровом ходу производилась в Новом Свете, и по эту сторону Атлантики встречались лишь единичные экземпляры. Тем удивительней было увидеть ее в курортном городке.

Вслед за «фордом» к памятнику Максвеллу подъехало три открытых конных экипажа, и констебли принялись вежливо и вместе с тем решительно просить разойтись оккупировавших площадь студиозиусов. На своих местах полицейские позволили остаться лишь художникам-мэтрам.

Выбравшийся из-за руля самоходной коляски молодой черноволосый человек установил на брусчатке треногу кинокамеры и начал съемку. Его ассистентка в неприлично короткой юбке и блузе с коротким рукавом щелкнула перед объективом хлопушкой и поспешно отступила в сторону. Важные господа из прогулочных экипажей встали у памятника и принялись что-то степенно обсуждать.

– Ну надо же! – присвистнул я. – Обычной фотокарточки на память теперь недостаточно?

Лилиана поднялась из-за стола и грациозно облокотилась на ограждение террасы. Смотреть на нее снизу вверх было не слишком-то прилично, поэтому я встал рядом.

– Я их знаю, – произнесла вдруг она. – Вон тот высокий толстяк в цилиндре и с сигарой – это Джозеф Меллоун. Папа недавно пригласил его на ужин, так он и к нам со своим кинохроникером пожаловал, представляешь?

– Меллоун? Миллионер и меценат? – догадался я. – Тот самый, что профинансировал реставрацию амфитеатра? А остальные?

– Ближе к памятнику, – присмотрелась Лили, – режиссер, запамятовала, как его зовут. Он тоже из Нового Света, работает на Бродвее. Будет ставить театральную постановку в амфитеатре и режиссирует гала-концерт открытия. А семейная пара – это Адриано и Белинда Тачини.