Мамочка только рассмеялась.

Я смотрела и смотрела, пока шея у меня не начала болеть. Он возвышался над нами, выставив одну ногу вперед, указывая рукой в небеса. На нем был длинный балахон с квадратным вырезом под шею, а его распущенные волосы ниспадали на крылья. Он смотрел вниз прямо в мою сторону, но, как я ни сверлила его взглядом, он меня, казалось, не замечал.

Мамочка и папочка начали спорить. Папочке ангел не нравился. Не знаю, нравился ли он мамочке, – она об этом не сказала. Думаю, что урна, которую папочка поставил на нашу могилу, беспокоит ее больше.

Я хотела сесть, но не осмелилась. Было очень холодно, слишком холодно, чтобы садиться на камень, и потом, королева мертва, а это, как мне казалось, означает, что никто не может сидеть, или играть, или делать что-нибудь для своего удовольствия.

Прошлой ночью, лежа в кровати, я слышала звон колоколов, а сегодня утром пришла нянюшка и сказала, что вчера вечером умерла королева. Я очень медленно ела кашу, пытаясь понять, отличается ли ее вкус от вчерашнего теперь, когда королевы не стало. Но вкус остался тем же самым – каша была слишком соленой. Миссис Бейкер всегда такую готовит.

Все, кого мы видели по пути на кладбище, были одеты в черное. На мне было серое шерстяное платье и белый передник – я бы его так или иначе надела, но нянюшка сказала, что именно такая одежда и подобает девочке, если кто-то умер. Девочкам не обязательно надевать черное. Нянюшка помогла мне одеться. Она позволила мне надеть черно-белое клетчатое пальто и шапочку в тон, а вот насчет муфты из кроличьего меха она была не уверена, так что мне пришлось спросить у мамочки, а та сказала, что как я оденусь, так и оденусь – это не имеет значения. Мамочка надела синее шелковое платье и шаль, что не понравилось папочке.

Пока они спорили насчет ангела, я зарылась лицом в муфту. Мех был таким мягким. Потом я услышала какой-то звук, будто кто-то стучит по камню, а когда подняла голову, то увидела пару голубых глаз, смотревших на меня с надгробья, что рядом с нашим. Я уставилась на них, а затем из-за камня появилось лицо мальчика. В волосах у него была грязь, и щеки тоже были измазаны. Он подмигнул мне и снова исчез за надгробьем.

Я посмотрела на папочку и мамочку – они прошли немного дальше по дорожке, чтобы посмотреть на ангела с другой стороны. Мальчика они не видели. Я пошла назад между могил, не спуская глаз с родителей.

Убедившись, что они не смотрят, я нырнула за камень.

Мальчик сидел на корточках, прислонившись к камню спиной.

– Почему у тебя грязь в волосах? – спросила я.

– В могилу лазал, – сказал он.

Я внимательно посмотрела на него. Он был весь в грязи – перепачканы были его куртка, колени, башмаки. У него даже на ресницах были комочки грязи.

– Можно мне потрогать мех? – спросил он.

– Это муфта, – сказала я, – Моя муфта.

– Можно ее потрогать?

– Нет, – ответила я и тут же пожалела об этом, а потому протянула ему муфту.

Мальчик поплевал на пальцы, вытер их о куртку, потом протянул руку и погладил мех.

– А что ты делал в могиле? – спросила я.

– Помогал нашему па.

– А чем занимается твой папа?

– Могилы копает, конечно. А я ему помогаю.

Потом мы услышали звук – словно котенок мяукнул. Мы высунулись из-за надгробья, и прямо мне в глаза заглянула девочка, стоявшая на дорожке, – все точь-в-точь как недавно с мальчиком. Она была очень хорошенькая – яркие карие глаза, длинные ресницы, фарфоровая кожа – и вся в черном. Ее длинные вьющиеся каштановые волосы были гораздо лучше моих, которые висят себе, как белье на веревке, и цвет их даже невозможно определить. Бабушка называет его светло-болотным. Может, это и правда, только вот слышать такое не очень приятно. Бабушка всегда говорит что думает.