Макс, наоборот, вбивал сыну, что надо быть мужиком, не бежать к мамке защиты искать и правосудия, а самому разбираться, если что, и постоять за себя, можно и в морду дать, коли потребуется. Вот здесь и будет у него поддержка семьи, главное, не дрейфить. Тамара была уверена, что такие методы воспитания – от быдловатого детства в провинции, частенько спорила с Максимом, даже до ссор доходило, но дурного слова в её адрес не позволял, ну только если «дура законченная». Сам матерился безбожно, но был убеждён, что матери своего сына нельзя такие слова кидать, недостойно. А в последнее время и это куда-то подевалось, мог и оскорбить, несдержан стал, правда, потом сухо, но извинялся. Она и сама часто нарывалась, нет-нет да и проедется по его любви к лоховству, хотя в большинстве случаев, стиснув зубы, терпела.

То, что у Максима есть вторая семья, она сразу ни секунды не сомневалась: просто так разговоры ходить не будут, и факты неопровержимые у её знакомых имелись. Только ни к чему они ей. Ревность неожиданно с новой разрушительной силой набросилась на Тамару: «Никогда не привыкну! Что я не учла, в чём мой просчёт? Сгубила самоуверенность и тупая вера в здравый разум Максима. Типа: зачем ему искать приключений на задницу, когда всё так по-людски устроено в доме… И что теперь? Моё мнимое счастье от осознания того, что теперь можно делать, что хочешь, и спать, с кем захочешь, безнадёжно рушится. И было всего лишь горьким утешением моего поражения. Никому по большому счёту я не нужна. Одна ложь кругом!» Перед глазами неотступно маячила Татьяна, то величественная и прекрасная, то жалкая и раздавленная жизнью. Домработница открыла дверь, и она услышала голос сына, который громко доносился из кухни. «Басит, как взрослый мужик!» – Тома улыбнулась и немного успокоилась. Славка вышел в прихожую встречать мать.

– Ты что трубку не берёшь?! Сколько раз просила…

Следом показался Макс. Он был в прекрасном расположении духа и даже радостно приобнял Тамару, потом сильно прижал к себе и смачно чмокнул в щёку. А Слава по своей подростковой застенчивости начал, как обычно, выворачиваться ужом из её объятий с вечным «Ну мам!»

«Семейная идиллия! Кому скажи, что чёрт-те что дома творится, – не поверит!»

– Ты что такая смурая? Устала? Что-то случилось?

– Не в театр же ходила! На похороны… – буркнула Тамара и пошла в гардеробную стягивать доспехи. Максим за ней.

– Может, поужинаем в ресторане?

Он непривычно был внимателен и почти как раньше по-родному не отводил глаз. «С сучкой своей, скорее всего, разругался! Добренький!» – пыталась злиться Тамара. Не получалось. Она была рада, что он наконец решил провести с ней вечер. Этого давно уже не случалось: то устал, то нет желания… Ему было неловко находиться с ней один на один. Спать вместе не считалось: завалится, если дома, первый на огромную кровать, ещё одиннадцати нет, и мгновенно заснёт как убитый. Она ночная птичка, до трёх может валяться в гостиной на диване перед телеком, а потом полусонная брести на свою законную половину. А рано утром его и след простыл. И так каждый день, без исключения, и стало привычно, вроде всегда так и было.

Хотелось немного подремать, заснуть не получалось. Она долго ворочалась, мысли неустанно крутились вокруг Татьяны и Сони. Да так навязчиво, что становилось страшно, и она впервые подумала о будущем, не как обычно, на авось, что всё устроится, а с безнадёжной тревогой. Тревога теснилась в груди, казалось, она так велика, что ей не хватает места, но уходить не собирается и будет мучить её бесконечно, и не так-то легко будет найти спасение, хоть бери и вырезай ножом больное место.