С Тургоном Идриль открыто не заговаривала и, как бы Туор того ни хотел, не позволяла и ему, невзирая на всю их любовь и почтение к королю великому, благородному и славному, – ибо видела, что Тургон доверяет Меглину и со слепым упрямством убежден в неприступной мощи города и в том, что Мелько более не тщится повредить ему, сочтя это делом безнадежным. В том короля неизменно укрепляли Меглиновы лукавые речи. А надобно вам знать, что коварство этого нома не имело себе равных, ибо многое вершил он во тьме, так что говорили в народе: «Сколь уместен в его гербе черный крот»; и по причине неразумия некоторых каменоломов, а еще более – по обмолвкам иных Меглиновых родичей, с коими неосмотрительно переговорил Туор, Меглин прознал о тайных работах и в ответ измыслил собственный план.

Зима между тем стояла в разгаре: а выдалась она очень холодной для тех краев, над долиной Тумладен ударили морозы, и озерца затянуло льдом; однако ж на холме Амон Гварет по-прежнему играли фонтаны, и цвели два древа, и веселились жители, пока не настал день ужаса, до поры сокрытый в сердце Мелько.

И минула лютая зима: в Окружных горах снега лежали глубже, чем когда-либо, но в свой срок дивной красоты весна растопила подолы этих белых мантий, и долина напилась воды, и повсюду расцвели цветы. Так пришел и минул праздник Ност-на-Лотион, или Рождение Цветов, и всласть повеселились дети; и гондотлим воспряли сердцем в преддверии благодатного года; и вот, наконец, близится великое празднество Тарнин Ауста, или Врата Лета. Ибо узнайте, что по заведенному обычаю однажды в полночь начиналась торжественная церемония – и продолжалась вплоть до рассвета дня Тарнин Ауста, и ни один голос не раздавался в городе от полуночи до первого луча солнца, а зарю приветствовали древними песнями. Испокон века так славили музыкой приход лета хоры, выстроившись на мерцающей восточной стене. И вот наступает та самая ночь бдения, и в городе повсюду вспыхивают серебряные фонарики, а в рощах среди молодой листвы покачиваются огоньки оттенков драгоценных камней, и по улицам струится негромкая музыка, но до восхода никто не поет.

Солнце уже опустилось за холмы, и народ в радостном предвкушении облачается в праздничные одежды, с нетерпением поглядывая на Восток. Ло! – когда сокрылась солнечная дева и воцарилась тьма, внезапно забрезжил новый свет – замерцало зарево, но за северными высотами, и дивились тому жители, и на стенах и бастионах собрались бессчетные толпы. Но удивление сменилось опасением, а свет между тем разгорался и алел все ярче, и опасение сменилось ужасом, когда увидели, как снега на вершинах гор словно бы окрасились кровью. Так огнедышащие змии Мелько подступили к Гондолину.

И проскакали через равнину верховые всадники и, запыхавшись, привезли вести от тех, кто нес стражу на вершинах; и сообщили они об огненных полчищах и о тварях сродни драконам, и сказали: «Мелько идет на нас». Великий страх и горе объяли дивный сей город, а на улицах и проулках слышались рыдания женщин и детский плач, а на площадях сбирались бойцы и звенело оружие. Развевались там сверкающие знамена всех знатных домов и родов гондотлим. Могучее воинство королевского дома облачено было в белый, и золотой, и красный цвета, а в гербе у ратников были луна и солнце, и алое сердце. Среди них возвышался Туор, ростом превосходивший всех прочих; сияла его серебряная кольчуга; а повсюду вокруг него теснились самые доблестные воины. Ло! Их шлемы были украшены крыльями словно бы лебедей или чаек, а на щитах начертан знак Белого Крыла. Здесь же выстроился народ Меглина: все в черных доспехах без какого-либо герба или знака; их круглые стальные шлемы были обтянуты кротовьим мехом, и сражались они двуглавыми секирами, сродни киркомотыгам. Там Меглин, принц Гондобара, собрал вокруг себя множество ратников, мрачных видом и хмурых; красноватый отблеск играл на их лицах и мерцал на начищенной броне. Се, все холмы к северу запылали пламенем: казалось, будто реки огня стекают вниз по склонам, уводящим к равнине Тумладен, и жители города уже ощущали палящий жар.