Как и в прошлый раз, мои мысли шли вразброд. Долго я не мог ничего сообразить, но мало-помалу мыслительные способности вернулись ко мне, и я припомнил все, что со мной случилось. Присутствие Тигра оставалось для меня непонятным, и после тщетных попыток объяснить себе это обстоятельство я должен был отказаться от намерения и только радовался, что пес разделяет мое тоскливое уединение и утешает меня своими ласками. Большинство людей любят своих собак, но я питал к Тигру чувство более сильное, чем обыкновенная привязанность и, надо сказать правду, вполне заслуженное. В течение семи лет он был моим неразлучным спутником и много раз обнаруживал благородные качества, за которые мы ценим это животное. Я выручил его еще щенком из лап негодного уличного мальчишки в Нантукете, тащившего собаку в воду с петлей на шее: три года спустя Тигр заплатил мне свой долг, избавив меня от дубины уличного вора.

Приложив к уху часы, я убедился, что они вторично остановились; это ничуть не удивило меня, так как я был уверен, что проспал, как и в прошлый раз, очень долго; сколько именно времени – этого я, конечно, не мог решить. Меня била лихорадка, томила нестерпимая жажда. Я ощупью разыскал в ящике кружку с водой, так как свеча в фонаре сгорела дотла, а спички не попадались мне под руку. Отыскав кружку, я убедился, что она пуста; видно, Тигр соблазнился и вылакал воду; он же съел и остатки баранины, обглоданная кость валялась у входа в ящик. Тухлой баранины я не жалел, но сердце замирало при мысли о воде. Я чувствовал страшную слабость, так что дрожал как в лихорадке при малейшем движении или усилии. В довершение моих мучений бриг раскачивался и ходил ходуном, бочки из-под масла, лежавшие на моем ящике, каждую минуту грозили слететь и загородить мне дорогу. Морская болезнь тоже донимала меня жестоко. Ввиду всех этих обстоятельств я решил немедленно пробраться к люку, пока еще не утратил окончательно силы. Остановившись на этом решении, я снова принялся шарить спички и восковые свечи. Спички я скоро нашел, но свечи не попадались мне под руку (хотя я хорошо помнил, в каком месте положил их), – и потому, прекратив поиски, я велел Тигру лежать смирно, а сам отправился к люку.

Тут еще яснее обнаружилась моя слабость. Я с величайшими усилиями пробирался ползком, и часто мои члены внезапно ослабевали до того, что я падал ничком, близкий к обмороку. Тем не менее я упорно тащился вперед, содрогаясь при мысли лишиться чувств в каком-нибудь из этих узких проходов, что, разумеется, повлекло бы за собой неминуемую смерть. Наконец, ринувшись вперед отчаянным усилием, я стукнулся лбом об острый угол окованного железом ящика. Удар оглушил меня на несколько минут, а затем я с невыразимым отчаянием убедился, что ящик, свалившийся вследствие качки корабля, совершенно загородил мне путь. Никакими усилиями не мог я сдвинуть его хоть на один дюйм, так плотно засел он среди окружающих тюков. Мне оставалось только либо искать, несмотря на свою слабость, другой путь, либо перелезть через ящик. Первый способ представлял столько затруднений и опасностей, что я не мог подумать о нем без дрожи. При моем душевном и телесном изнеможении я бы непременно сбился с пути и погиб жалкой смертью в лабиринте ходов и закоулков трюма. Итак, собравшись с силами, я попытался, не теряя времени, перелезть через ящик.

Встав на ноги, я убедился, что эта задача еще труднее, чем казалось моему напуганному воображению. С каждой стороны у моего прохода возвышалась сплошная стена тяжелой клади, которая при малейшем толчке могла обрушиться мне на голову или загородить обратный путь. Ящик, находившийся предо мной, был очень высок и массивен; я тщетно старался уцепиться за его верхний угол, да если бы это и удалось, у меня не хватило бы силы подняться на руках и перелезть через ящик. Наконец, напрягши все силы, чтобы сдвинуть его, я почувствовал, что одна из досок поддается. Оказалось, что она держится очень слабо. С помощью перочинного ножа я отодрал ее, хотя и не без труда, совсем и, пробравшись в отверстие, убедился, к своей великой радости, что с противоположной стороны ящик был открыт, – иными словами, крышки вовсе не было. После этого я без особенных затруднений добрался до гвоздя. С бьющимся сердцем я выпрямился и слегка надавил на люк. Вопреки моим ожиданиям он не поддавался, и я надавил сильнее, все еще опасаясь застать кого-нибудь постороннего в каюте Августа. К моему удивлению люк все-таки не поддавался, так что я не на шутку встревожился, вспомнив, как легко он открывался раньше. Я сильно толкнул его – не поддается! Налег изо всей силы – ничего не выходит! Уперся с бешенством, с яростью, с отчаянием – все мои усилия остались тщетными. Очевидно, отверстие было замечено и забито гвоздями, или над ним поместили тяжесть, которую я не в силах был сдвинуть.