От размышлений о прошлом отвлек громкий голос сержанта:

– Лейтенант, прикрой меня!

Оглядевшись, Американец быстро оценил обстановку. Дело было в том, что трое коммандос из его группы, а именно Винчестер, Кольт и Стилет, выясняли отношения с пятью посетителями бара с внешностью типичных головорезов, и дело уже дошло до поножовщины. Американец давать своих в обиду не привык и потому сразу бросился на помощь Быку, который уже вмешался в драку и теперь «валял по полу» узкоглазого здоровяка, используя запрещенные приемы рукопашного боя. Но узкоглазый сумел вывернуться и с помощью какого-то хитрого азиатского приемчика отправил сержанта в нокдаун. Зато против смертельного «вильямса» – приема из рукопашной борьбы, изобретенной еще бурами, который применил Американец, узкоглазый не устоял, как мячик отлетев от Быка и с грохотом врезавшись в барную стойку. К тому времени с остальной четверкой противников трое коммандос смогли управиться самостоятельно.

Когда все «морские дьяволы» покинули негостеприимный бар, предварительно разнеся его вдребезги, лейтенант, воспользовавшись случаем, решил поучить подчиненных уму-разуму. Выстроив их на каком-то пустыре, поросшем чертополохом, он врезал по морде и Винчестеру, и Кольту, и Стилету – каждому по очереди. И только для Быка, как сержанта, сделал исключение, поскольку Бык и так еле держался на ногах после нокдауна от узкоглазого. Но, несмотря на это, Бык нашел в себе силы и разумение, чтобы предупредить командира: «Ты рискуешь, Американец! Наши придурки пойдут на все, чтобы отомстить за нанесенную обиду. Могут, при случае, и нож всадить в спину...» На что Американец привычно ответил следующим вопросом: «А кому сейчас легко, сержант?»

В эту ночь никому из группы боевых пловцов лейтенанта Скотта выспаться так и не удалось. Вернувшийся из главного штаба полковник Гриффин объявил срочный сбор на базе.

* * *

Хуаниту убили. И это стало невосполнимой потерей для Стрешнева. Вообще-то Аркадий, знавший свои слабые стороны, считал себя человеком слишком уж чувствительным, способным переживать потери близких людей глубоко и эмоционально, что доказало его состояние после трагической гибели Игоря Потемкина. Тогда он даже вынужден был обратиться за помощью к опытному психиатру, возглавлявшему специализированное отделение в госпитале, в котором старший лейтенант медслужбы Стрешнев прослужил следующий год, находясь уже на территории СССР. Но потом его снова позвала Куба – видимо, у военно-медицинского руководства Острова свободы сложилось высокое мнение о профессиональных способностях именно этого военного врача, и потому на него был сделан официальный запрос в Главное военно-медицинское управление Министерства обороны СССР.

Погиб Игорь, убита Хуанита... Череда потерь раскручивалась, убыстряя восприятие и без того быстротекущей жизни военного медика. Что же ожидало его в дальнейшем? Новые потери? А может быть, и собственная безвременная кончина во цвете лет? Почему они с Игорем, находясь еще в академии, никогда не задумывались о собственной бренности, о возможности умереть? Даже занятия в «анатомическом театре», как назывался морг, не вызывали у них опасений за самих себя. Да, могли умереть другие, незнакомые, чужие люди. Они и умирали – сплошь и рядом. Но сами курсанты чувствовали себя бессмертными. Почему так? Просто они были молоды и глупы... Так думал сейчас тридцатилетний капитан медицинской службы, трясясь по пыльным проселкам, проходившим по африканской саванне, по которой медленно ползла колонна машин, принадлежавшая кубинскому военному госпиталю.