На переходе через Красноармейскую светофорный человечек дрыгал зелеными ножками; Виктор поспешил перебраться. В ушах стучало. Он оглянулся: преследователей вроде было не заметно.

С ближайшей остановки у кинотеатра «Родина» в его бытность можно было рвануть до Бежицы, на Горбатова, с поворотом у драмтеатра, или на Брянск-первый, если спуститься от первой школы за баней, пустой остов которой в нашей реальности был для пристойности картины задрапирован зеленой сеткой. Можно было и до Кургана, и на Радицу – путем, обратным тому, что шли они с Краснокаменной в тридцать восьмом. Лучше всего было проскочить на Бежицу: там проще всего затеряться. Возможность столкнуться с самим собой Виктора уже не так волновала. Он чувствовал, что его гонит инстинкт, проснувшееся чутье, то самое, что в его советском прошлом было так развито у профессиональных воров и успешных карьеристов, иными словами – людей, первыми ставших на ноги в новой экономической системе.

Кинотеатр «Родина» здесь так и оставался «Родиной», и вокруг него на удивление мало что изменилось – почта на месте, парикмахерская тоже, и даже овощной в подвальчике, как в студенческие годы, с выкрашенным белой краской и перепачканным землей транспортером, подававшим картошку из бункера на весы, откуда продавец поворотом рычага сбрасывал ее прямо в кошелки. Все это давно уже в прошлом, сейчас фасуют в пакеты, и здесь, наверное, тоже…

Подошла маршрутка: как и в своей реальности, Виктор не обратил внимания на номер, увидев на табличке надпись «Дружба»; только здесь таблички были большие и висели в больших проемах над лобовым стеклом, как в старых автобусах.

– Граждане вошедшие пассажиры, просьба приготовить рубль за проезд! – четким голосом дикторши возвестил автоответчик. Возле водителя торчал небольшой ящик кассы с прорезью, куда надо было кидать деньги на черную резиновую гусеницу, что ползла под немного потертой крышкой из прозрачного полистирола, пока пассажиры отрывали билеты.

– Простите, десять рублей никто не разменяет? – обратился Виктор.

– Да это всегда пожалуйста!

«Боже, сколько тут у народа мелочи. Так и у нас когда-то было, а сейчас с какого бодуна она исчезла? Если на вопрос «А вы не найдете девяносто копеек мелочью?» ответить «Нет», у наших продавщиц такая реакция, будто им сделали непристойное предложение в циничной форме».

Кинув заветный рубль и оторвав черный (т. е. отпечатанный черным) билетик, Виктор плюхнулся в самолетное кресло, обтянутое бежевым полиэстеровым чехлом, с кнопкой сигнала остановки на подлокотнике. Квадратный салон с мягкой отделкой цвета кофе с молоком был полупустым. Окна были закрыты, сверху дул воздух из кондишена, а спереди и сзади мурлыкали шоколадные нашлепки колонок. Рядом с Виктором ближнее к выходу кресло заняла светлая шатенка старшего комсомольского возраста, с чуть пухловатыми губами и фигурой, отличавшейся от пропорций западных фотомоделек того времени в несколько лучшую сторону: в ее стан и упругие бедра в объятиях темно-синего шелкового крепа под раскрытыми, как створки раковины, полами незастегнутой блестящей куртки была добавлена та самая капля пышности, что встречается у античных статуй и побуждает стремление заронить семя в глубь почвы.

– Канал «Маяк-Авто» продолжает квадровещание программой «Жизнь на колесах». Для пассажиров городского транспорта прозвучат песни в исполнении Наталии Рудиной и Аллы Перфиловой…

Кто такие Рудина и Перфилова, Виктор не помнил, хотя голоса показались подозрительно знакомыми. Да и не до них было.