— А ты властная похотливая сучка, Элли, и точно знаешь, чего хочешь, когда тебя разогреешь, — цинично хохотнул мужчина и, перестав вжимать меня своей тушей в стену, развернул.

И я мгновенно прижала клинок в его толстой шее, прямо там, где быстро колошматил от похоти его пульс. Пока плашмя, только чуточку взрезав кожу, чтобы дать понять, что я не шучу.

— Если ты дернешься, даже слишком глубоко вздохнешь, то убьешь сам себя, — прошипела я. — Истечешь кровью.

Обсидиановые грани остроты неимоверно, они наносят раны одним легким касанием, боль от которых настигает тебя лишь спустя несколько секунд. Ты уже видишь кровь, но осознаешь, что случилось, только позже.

— Убьешь меня, Элли, и сама сдохнешь. — Саймон замер, злобно уставившись на меня, боясь теперь и вздохнуть поглубже. — Каратели убийств не спускают, и им плевать на мотивы.

На самом деле я не знаю никого конкретного, кого бы наказали Черные за это. Но считать так было принято. А вот что ходу мне на Ярмарки больше не будет — факт. Но это сейчас не имеет значения.

— Даже если и так, тебе-то уже будет все равно, Саймон, — вложив в свой голос всю доступную мне сейчас беспечность и решимость загнанной в угол, чуть дернула рукой, не раня сильнее, только обещая.

— Ты чокнутая сука! — процедил гаденыш сквозь зубы, скривившись.

— Еще какая! А теперь слушай и запоминай! Твоей женой, неважно, какой по счету, я не буду. НИКОГДА. Сколько бы ты меня по углам ни зажимал, как бы ни расстарался, трахая. Встану, подотрусь, максимум за то, что неплохо обслужил, поблагодарю, но на этом все! Забудь про меня, мой скит, все чем владею. Это — мое и твоим никогда не будет.

— Это ведь можно и проверить! — попытался он оскалиться на меня угрожающе, но не впечатлил. — Что, если Каратели узнают о мастерской твоего папаши? А она ведь есть, я точно знаю, хоть и не нашел вход, пока ты дрыхла посте того, как я тебя хорошенько объезжал по ночам. И я знаю, знаю точно, что и отец раньше, и теперь ты делаешь эти свои обсидиановые штучки совсем не разрешенным способом!

— Сообщи! Вот только тогда и сама мастерская, и скит мигом горсткой пепла обернутся. И ты все равно останешься ни с чем!

Саймон с минуту злобно сопел, сверля меня в полутьме убийственным взглядом.

— Убери свое оружие. Давай разойдемся. — Дважды меня просить не надо было, и я тут же скользнула по стене из-под него, продолжая держать кинжал в вытянутой руке, а второй неловко возвращая на место одежду.

— Разойдемся, Элли, — повторил Саймон, отступая подальше. — Пока.

— Насовсем! — поправила я его и, отойдя на несколько шагов, сунула кинжал в карман и затянула шнурок на штанах так, что едва вздохнуть могла.

— Я от своего не отступаю, — огрызнулся Саймон, прижав пальцы к порезу на шее.

— А у меня ничего твоего и нет! — в тон ему ответила я и стала обходить его боком, почти прижимаясь к противоположной стене, так чтобы не выпускать из виду. — И никогда не будет!

— Бесплодная никчемная Элли! — выплюнул Саймон мне вслед, стремясь как всегда врезать в самое уязвимое. — Ты ведь только и пригодна что для удовольствия в постели и ценна знаниями своего отца! Даже Джон устал от твоей бесполезности под конец, знаешь ли. Устал и нашел себе нормальную бабу. У него ведь сын растет в ските Ладун. Уже четвертый год пошел.

Мне не было больно. Боль от подобного приходит лишь с осознанием, как от пореза беспощадно острым лезвием обсидиана по голым нервам. А мне сейчас было не до подобных ощущений.

— Врешь ты все, Саймон! — Я ускорила движение и уже ясно могла различить искаженное злобной гримасой лицо Илено.