– По идее, сможем. Горючего тоже пока хватает.

– Тогда садимся. Видишь во-он тот бережок? Правь туда.

– А зачем?

– А просто так, искупаемся. И не говори, что ты плавки забыл. Будто я голых мужиков не видела.

– Не засоряй эфир, – сердито сказал он, и Литта зафыркала.

Она приземлилась ювелирно, Фальк всегда любовался тем, как она это делает, сам-то прокатился лишних полметра по незнакомой полосе.

Здесь пахло травами и разогретой землей, и озерной водой, а вовсе не пороховой гарью…

Он не без труда выбрался из кабины и был благодарен Литте за то, что она стоит спиной, проверяя что-то в моторе своего «мальчика».

– Здесь же нельзя летать, – негромко сказал он, сообразив, что это за долина.

– Мне можно. Считай, что у тебя временное разрешение.

– Так ты…

– Да, я правнучка одного из хозяев. Но это не имеет никакого значения, – Литта обернулась и улыбнулась. – Пойдем купаться? Я в масле вся!

Он молча качнул головой.

– Ты иди. Я тут подожду.

Литта подошла ближе.

– Как это вышло? – тихо спросила она.

– Разбился, – ответил он, глядя в сторону гор. – Перелом, госпиталь… Гипс как-то криво наложили, началась гангрена, ну и… Ногу целиком хотели отнять, но тогда бы мне точно неба не видать… Я так сопротивлялся, что на меня махнули рукой. Спасибо, выжил. А может, лучше бы умер…

– Не неси чепухи, – зло сказала Литта. – Ты можешь летать! Пускай с протезом, но можешь! А прадеда моего парализовало ниже пояса, и то он не сдался, выжил и поправился!

– В это я верю, да только ноги не отрастают, – тихо ответил Фальк. – Не надо об этом, прошу. Дай посмотреть на эту красоту, когда еще соберусь…

«Уже никогда, – сказал он сам себе. – Хватит обманывать себя. Ты уже накопил достаточно пилюль. Скоро ты уйдешь в последний полет…»

– Ну как хочешь, – сказала она и начала раздеваться. Полетел наземь шлем, потом ботинки, комбинезон и нательное белье. Литта осталась в чем мать родила и преспокойно пошла к озеру, будто нагота вовсе ее не смущала.

Фальк смотрел вслед, приоткрыв рот, до того Литта была хороша на этом жарком солнце: тонкая, гибкая, по смуглой спине струится черная коса…

Он сел наземь в тени крыла своего аэроплана, прислонился к колесу, посидел немного молча, прикрыв глаза и запретив себе смотреть в сторону озера.

– А мы отлетались, – сказал Фальк наконец. Он всегда разговаривал со старым другом. – Не могу больше. Тянет в небо, а сил не осталось ни у меня, ни у тебя, который ведь раз чиним. Может, так и лучше? Полетим с тобою вместе, заглохнет мотор, вот мы и… А она выберет себе красивого парня из тех, что к ней приезжают, бросит авиацию, детей нарожает, будет жить счастливо… Ты сдурела?!

Он схватился за щеку.

– Это мои братья и дядья, кретин! – прошипела Литта, застегивая комбинезон. – Правильно говорит бабушка, мужики могут думать только об одном! А я думала, ты другой, раз любишь летать… Вижу, ошиблась. Все. Пора возвращаться на базу.

Она отошла к своему аэроплану, погладила его по борту, снова полезла в двигатель. С длинной косы капало.

«Братья и дядья? Такие разные? – подумал Фальк, неуклюже поднимаясь. – Там и рыжие, и светлые, и черноволосые, как она сама, и темнокожие были даже, я ведь видел…»

– Прими рапорт об отставке, – сказала Литта, не поворачиваясь. – Я возвращаюсь домой, как ты мне велел еще при первой встрече.

Фальк открыл было рот, чтобы сказать, мол, не глупи, и вдруг понял, что она плачет, прижавшись к нагретой солнцем обшивке своего «мальчика».

– Извини меня, – сказал он, дотронувшись до ее плеча. – Я не хотел тебя обидеть. Я же не знал, кто все эти люди… А ты красивая, я и подумал, что это твои кавалеры.