– А мне больше нравятся горы, – пожал плечами Дан. – Хотя я и вырос на равнине.

– Корни зовут тебя, – заметил Хейграст.

– Не по себе мне, – признался Дан, – всякий раз, когда я узнаю что-то, во что трудно поверить. И больше всего меня поражает то, как долго тянется загадка Эл-Айрана. В голове не укладывается, как может человек, любой элбан жить столько лет! Ведь не демоны же Леганд и Агнран? Второй прожил больше лиги лет, а первый вообще ровесник этой реки! Чаргос, который своими глазами видел смерть бога! Шаахрус, который лигу лет назад принял с головы умершего короля Обруч Анэль с Рубином Антара. Он ведь тогда уже был старым?

– Я понимаю, что тебя гнетет, – вздохнул Хейграст. – На фоне вот таких событий собственная жизнь кажется коротким проблеском лучей Алателя на капле росы. Когда-то об этом же я спросил Заала. Что может дать Эл-Айрану моя короткая жизнь? Он ответил просто – то, что сможет. И еще две вещи он сказал. Первое, что Эл возлагает испытания каждому элбану по его силе и желанию. Второе: Эл-Айран – это не только кусок тверди, омываемый океанами Эл-Лиа. Это и ты сам, и твои друзья, твоя семья, твои еще не рожденные дети и память о твоих мертвых.

– Арбан бы скривился на этих твоих словах, нари, – прищурил глаз Лукус.

– Тот Арбан, который пришел в Эйд-Мер – да, – кивнул Хейграст. – А тому Арбану, которого вытащил Аенор с могильного холма, я бы ничего этого не сказал.

– Я скучаю по нему, – прошептал Дан.

Когда джанка подходила к Шину, Дан уже вполне освоился с корабельной жизнью. Правда, кроме возни с парусом и неожиданно трудного управления рулем пришлось вновь упражняться с Хейграстом на найденных по этому случаю Стаки в трюме деревянных палках, но к концу недели и это вновь вошло в привычку. Кроме всего прочего, нари беспрерывно ворчал, что от долгого сидения ноги забывают, что такое дорога, но именно ноги к каждому вечеру у Дана уставали больше всего. Порой только окрик Стаки приводил мальчишку в себя: «Тише, сумасшедшие! Парус порвете! Зачем я только достал вам эти палки!»

Зато Лукус преобразился. Пожалуй, он выглядел более счастливым, чем когда видел под ногами какой-то редкий цветок. На стоянках белу сбрасывал одежду, зажав в зубах нож, бесшумно нырял в воду и ни разу не показывался на поверхности, не подняв над водой рыбу размером не меньше локтя. Аенор тут же начинал волноваться и скулить, джанка – раскачиваться, а Стаки – изрыгать замысловатые морские ругательства. Что и говорить, всякий раз добыча исчезала в ненасытной пасти пса.

– Как было бы хорошо, если бы, оставаясь большим, этот пес гадил как маленькая собачка, – морщась, заметил Дан, очищая палубу после очередного опорожнения Аенором кишечника.

– Кто тебе мешает научить его делать это в воду? – удивился белу.

– Никто, кроме Стаки, – вздохнул мальчишка, покосившись на дремлющего на носу старика. – Он уверяет, что, если пес подойдет к борту, джанка может перевернуться.

– И он прав, – отозвался Хейграст, удерживая румпель. – Правда, боится пса он зря. Меня больше беспокоит, как бы Аенор не разучился от долгого лежания на боку стоять на лапах.

Услышав свое имя, пес поднял голову и довольно зевнул. Ему путешествие нравилось не меньше, чем Лукусу. Перевернувшись на спину, Аенор изогнулся и засеменил лапами в воздухе, демонстрируя, что с его конечностями все в порядке.

– Не смей! – повысил голос нари. – Или действительно джанку перевернешь, или мачту сломаешь.

– Послушай, нари, – Дан свесился с борта, пригляделся к прозрачным струям и вскочил на ноги, – что это за рыбы? Они не меньше чем по четыре локтя каждая!