Старушка, однако, чужака не испугалась. Он смирный был, вежливый, хоть и малоразговорчивый. Вот только не сказал, что не Миша он, – обманул, стало быть. Но когда не-Миша проснулся – а это уж совсем поздно вечером случилось, да и не сон у него был, а, поди, обморок… – вот тогда-то и выяснилось, что не помнит бедолага своего имени. И вообще ничего не помнит: ни где живет, ни с кем живет. Мария Тихоновна его голову ощупала, нашла большущую шишку и запекшуюся кровь с правой стороны затылка. Принесла зеленку – лучше средства нет, она всех своих детей и внуков зеленкой выходила! – намазала голову да полотенцем мокрым обвязала. Накормила гостя, потом спать уложила, веря, что утро вечера мудренее.

Однако и утром гость не вспомнил, кто он да откуда. Уговорились, что Мария Тихоновна будет его звать Мишей, раз уж так у них повелось со вчерашнего дня, а там, глядишь, и всплывет у него в памяти имечко. И пока пусть поживет у нее. И ей веселее, – а то она все тоскует одна в доме, – и помощь в хозяйстве мужская пригодится. Тут прохудилось, там развалилось, огород запущен: трудно стало Марии Тихоновне справляться, в ее-то годы. А Миша оказался довольно рукастым, хоть и не чета, конечно, ее покойному мужу: тот все умел, что ни скажи. У этого Миши хорошая была черта: он помогал с охотой. Настоящий же Миша, который племянник, работать страшно не любил, да и зятья Марии Тихоновны тоже, и, что уж говорить, дочки работу деревенскую не жаловали, белоручками сделались в городе. Только старшая бралась помогать по хозяйству, когда приезжала. Но приезжали дети редко… Так что Миша (который не-Миша) оказался Марии Тихоновне очень кстати и много полезного в доме сделал.

А потом зима накатила. Дороги развезло, темень, в огороде уже делать нечего, да и в доме Миша все починил, что сумел. Стал он тосковать. Мария Тихоновна чувствовала: уйдет скоро. Печалилась, да куда деваться-то? Не удержишь мужика, чай она не красна-девица…

Так оно и вышло. В начале декабря Миша сказал: «Вспомнил я, Мария Тихоновна, кое-что. Не все, но вот: женат я, в Москве у нас с женой квартира. И Юрием меня зовут. Фамилию никак не поймаю, крутится в голове, только думаю ее ухватить, а она выворачивается и уплывает, будто селедка…»

– Что еще он вспомнил?

Мужчины пили душистый травяной чай. Предусмотрительный Толя принес две упаковки печенья, выложил на стол. Мария Тихоновна унесла их куда-то, а им выдала к чаю окаменевшие сушки.

– Это не от жадности, не подумай, – шепнул Овчинников детективу. – Бедствуют старики. А рядом такие поселки…

Толя умолк, не закончив фразу. Понятно, почему: он и сам жил в «таком» поселке. Но обычно человек, даже с развитой эмпатией, не думает о бедственном положении ближнего, пока не столкнется лицом к лицу с удручающей нищетой. Что уж говорить о тех, кого природа лишила способности сочувствовать.

– Еще… – Мария Тихоновна задумалась. – А, вот чего сказал: детей у них нет. А они хотят.

Мужчины переглянулись. Вот те номер. И что же это Юра вспомнил? Жизнь с Оксаной в Москве, еще до рождения детей и переезда в Энск?

– Имя жены не называл?

– Катя.

Мужчины снова переглянулись. У Юры имеется любовница?

– А адрес? Может, записал его вам? Мол, заходите в гости, если в Москве окажетесь?

– Да ты что, мил человек, как же я в Москве-то окажусь? Дети мои по другим городам разъехались, а самой мне туда не добраться… Не говорил он ничего про адрес. Но обещал меня навестить, как только семью найдет. С гостинцами, сказал, приеду, чтоб к Новому году…

Может, конечно, и приедет, подумал Кис, но ждать Юру тут, у старушки, они не станут. Сами его найдут.