Она что-то прокричала, но я не расслышал через закрытое окно. Поэтому я отпер шпингалет и чуть отодвинул створку.

Мне пришлось откашляться, чтобы голос снова начал повиноваться.

– Ты что-то сказала?

– Да! Я спрашиваю, ты что, подглядывать любишь?

Черт, только этого недоставало! Теперь она точно сочтет меня с приветом. Сначала я пулей вылетел из комнаты, когда моя мать знакомила Лили с нами, а теперь новенькая застала меня за таким занятием. Надо остаться хладнокровным и не подавать виду, что я смутился.

– Нет, – заорал я в ответ. – Мне просто интересно, когда ты отморозишь пальцы на ногах, они почернеют и отвалятся? Ты что, не смотрела «Послезавтра»?

Лили помотала головой.

– Я никогда не ходила в кино.

Я вытаращил глаза.

– В кино не ходила?

– Не-а. Моя мать не любит кино и телевизор. Она говорит, телевидение зомбирует.

– А вот если бы посмотрела «Послезавтра», ты бы обулась.

Она улыбнулась, и мое сердце перестало биться нормально – оно будто сделало мгновенное сальто в тот момент, когда сверкнули ее жемчужные зубы. Я потер грудь слева, хотя там вовсе не болело.

Глядя на Лили, я крикнул:

– Эй, сделай так еще раз!

– Что сделать?

– Улыбнись!

Ошибки не было – сердце вновь начало вытворять непонятные штуки.

Лили огляделась.

– Ты слышал?

– Что?

– Звон бубенцов.

Неужели мы оба фантазеры?

– Да нет, все тихо.

Она пожала плечами.

– Вдруг это Санта проехал? Говорят, что вы, богачи, верите в Санта-Клауса лет до тридцати, будто он вам подарки на Новый год приносит!

Вдруг на крыльце загорелся свет, и я услышал мамин голос:

– Лили? Что ты тут делаешь? Скорее в дом, простудишься!

– Да, миссис Лексингтон. Я просто вышла посмотреть на снежные хлопья. Я еще никогда не видела снега.

– О Господи… Иди скорее в тепло. Нужно тебя одеть. У Кейт найдутся лыжный костюм и ботинки, которые придутся как раз впору… И шапка.

Лили подняла голову и еще раз улыбнулась мне.

Сердце у меня замерло в третий раз.

Черт… Ну кто мог знать, что любовь способна принести столько боли?

На следующее утро я нигде не мог ее найти. В первый день мама обычно отправляла новеньких со мной на автобусе, а потом я провожал их в кабинет, где мама, закончив все формальности, уже говорила со школьным психологом.

Я насыпал хлопьев в тарелку и достал молоко из холодильника, но когда ставил пакет обратно, из-за двери в гараж послышался гулкий удар. Отправив в рот ложку «Голден грэмс», я с тарелкой в руке пошел посмотреть, что там происходит.

Открыв дверь, я чуть не поперхнулся.

– Что ты делаешь?

Лили посерьезнела, будто искренне смутившись моему вопросу.

– Рисую. Ты не видел, как люди рисуют?

– Больше похоже, что ты себя раскрашиваешь.

Лили стояла перед мольбертом, густо покрытая разноцветными каплями. На ней была длинная футболка, прикрывавшая задницу (правда, там же и заканчивавшаяся), и я не мог отвести взгляда от ее ног, где было меньше краски, чем на верхней половине туловища. Ноги были удивительно длинными и гладкими – я еще не видел такой длинноногой девчонки. Мне вдруг захотелось подхватить Лили на руки и проверить, сможет ли она скрестить ноги за моей спиной.

Я спохватился, только когда она сказала:

– У тебя капает.

Я вытаращил глаза.

– Чего?!

Она улыбнулась и кивнула на мою тарелку. Оказывается, я держал ее криво, и молоко капало мне на обувь.

– Блин, – я поспешил выровнять тарелку.

Лили засмеялась. Господи, какая красивая девчонка! Длинные черные волосы, загорелая кожа – посреди зимы-то! – и огромные карие глазищи. И еще Лили была высокой, всего на несколько дюймов ниже меня. С восьмого класса, когда за лето я вырос на четыре дюйма, большинство девчонок не доставали мне даже до плеча, а Лили доставала. Отчего-то это казалось правильным, что она такая высокая, будто она и должна была выделяться из всех девчонок в школе.