– Держи. На толщину не смотри. Половина документов – это осмотр места происшествия, рапорта и отписки, допросы ничего не знающих, объяснения ничего не видевших, – честно признался он. – Зацепок пока не нашли… Скажи как на духу – пострадавший ведь из ваших, из секретных мыслителей? Иначе чего такой кипеж?

– К делу не относится, – отмахнулся я.

Обсуждать это не могу, а начальник розыска и так все понял. Так давят по рядовому в принципе преступлению, или когда кто-то из власть имущих задет, или когда речь о государственных интересах.

– Хочешь мое мнение? – спросил Антипов.

– Еще как, – произнес я, хотя уже знал, какое оно будет.

– Зря время тратишь. Обычная мелкая уголовщина. У нас вообще места такие стремные. Сам понимаешь, Завод. – Слово завод он произнес с уважением, так сказать, с большой буквы. – Постоянно окрестности вычищаем, патрули пускаем, личным сыском работаем. Берем и шантрапу, и гоп-стопников опытных. Месяц-другой затишье, а потом опять.

– Плохо работаете.

– Ну покажи нам, как работать хорошо. Мало нас. Вон весь розыск – я и еще три человека. А территория приличная.

– Старая песня. Нас мало, бандитов много.

– Вот именно… Это обычная шантрапа отметилась. Надо меньше с этой швалью цацкаться. Как ни задержишь кого – тут же профком, местком, поруки. А сволочь – она на то и сволочь, что прощенная сволочь наглеет и считает, что ей все дозволено.

– И не поспоришь, – кивнул я. Насмотрелся на такое на Украине, когда прощали тех, кого прощать нельзя.

– Для меня что фашист, что уголовник – один черт. Они созданы, чтобы жизнь советскому человеку портить. И по большому счету, разговор с ними тоже должен быть один – или в расход, или в плен. А то привыкли им сопли вытирать.

– Ты уверен, что гоп-стоп обычный?

– На девяносто девять процентов.

– Один процент – это очень много.

– Даже два процента. Обычно на Базарном переулке не шалят, он рядом с немецким кварталом. Там освещение, патрули чаще бывают. И бузить там стремно, все же не родные бараки и овраги у Яузы. А тут забрели, сволочи… Нашу местную шантрапу мы тряхнули. Кое-кто в камере посидел. Попутно несколько висяков подняли – две кражи и пару грабежей. Но никто на твоего не колется.

– Значит?..

– Или залетные. Или кого-то из близлежащих районов занесло. Место такое, считается нейтральным. И никто там постоянно не ошивается – так, набегами бывают все, кому не лень. Значит, район поисков расширялся до неизвестных пока пределов.

– Что предлагаешь?

– Соседи уже сориентированы, и, думаю, стараниями твоих коллег накачали их прилично. Так что работают добросовестно. Ну а у нас… Будем и дальше контингент прессовать. Что-то да проявится. Территорию потопчем ножками.

– Я в деле! – азартно воскликнул я.

– Тебе-то зачем в эту грязь опускаться? – удивился Антипов. – У тебя кабинет. Вон машина служебная. По пивнухам, притонам шариться – это не ваше.

– Мое, мое. Пошли.

Начальник розыска посмотрел на меня искоса. Хоть вроде и приняли друг друга за своих, но ему постоянный соглядатай из нашей конторы явно в тягость. Да еще к оперативным материалам угрозыска у меня полный допуск.

– Да не куксись, – хлопнул я ладонью по столу. – Помогу чем могу. Да и вообще я везучий.

– Вот это хорошо, – на полном серьезе кивнул начальник уголовного розыска.

Любой оперативник знает, что раскрытие – это на треть кропотливая работа, а на две трети – оперская удача.

Антипов посмотрел на циферблат своих наручных часов – массивных, немецких, судя по всему, трофейных, – и выдал ближайший план:

– Пятнадцать двадцать. Сейчас и начнем. Но только запасись терпением, товарищ чекист. Это варьете с вульгарными плясками и боевым бубном не на один день…