Олег встал с кровати, как был голый прошёлся по комнате, собирая шмотки. Поднял, кинул мне лифчик, и сам тут же запрыгал на одной ноге, натягивая трусы. А я просто смотрела на него, и в который раз отмечала про себя, что ничего ведь особенного. Даже больше того – НЕ ТО.

Мой внутренний индикатор красоты мужского тела молчал – я не хотела бы нарисовать Олега обнажённым. Не́чего. Не вдохновлял. Отсутствие физической нагрузки сказывалось сглаженными линиями мышц и слегка сутуловатой осанкой. Нет, природа его не обидела, дала и хороший плечистый скелет, и красивые жилистые руки, и очень даже симпатичное лицо с совершенно необыкновенными голубыми газами, но… Не то.

Впрочем, я была с ним не за это. И все те фрау, коренные и не очень, которые работали обслугой или просто приходили по вечерам в ресторан русской кухни «Маруся», что находился четырьмя этажами ниже съёмной квартиры Олега, стреляли в него глазками и вожделели его внимания – все они тоже делали это не за то, что он был бруталом. Хотя, в каком-то смысле, он, конечно, был альфой. Но его сила заключалась не в мышцах, а в харизме, а это, пожалуй, даже помощнее брутальности, особенно в обществе, где не принято оценивать потенциал человека с точки зрения половой принадлежности и физических данных.

А ещё – он был русский, и это придавало ему какого-то особого шарма, причём не только в глазах немок, но и в воображении стосковавшихся по Родине бывших русских баб, которых в Гамбурге оказалось неожиданно много.

В комнате было довольно прохладно – на дворе конец декабря, а балкон, по неизменной привычке Олега, приоткрыт. Я зарылась в одеяло и, полусидя, откинулась на мягкое изголовье кровати. Олег, в одних только наспех натянутых джинсах и с зажатым под мышкой джемпером, стоял посреди комнаты и что-то активно писал в телефоне.

Да, не то. Без гитары или клавиш – никакой. И всё-таки мой. Подсаженный на меня, как на особый наркотик. Впрочем, оба мы с ним подсаженные. Взаимно.

– Кстати, чуть не забыл, я завтра лечу домой, – не отрывая взгляд от телефона, обронил он, и по моей расслабленной задумчивости тут же мазнуло раздражением:

– Но ты же вот, только, две недели назад был?

– Надо. Мать скучает.

– Ну и что ты там будешь делать? Сидеть, держать её за ручку?

– Это моя мать, вообще-то! – всё так же набирая текст, довольно резко ответил он. – Если будет нужно, то и за ручку. А вообще, просто надо помочь кое-что по хозяйству.

Мне стало неловко.

– Да нет, ну я… Если надо, то конечно… – Но вообще сбесило. Причём, я даже не осознавала, что именно. – Я просто не понимаю, а сестра? Она зачем тогда? Не может помочь или хотя бы нанять кого-то, кто может? Сам же говорил, что все эти поездки – бесполезная трата денег на дорогу и что выгоднее и проще их переводами отправлять?

– У Лики пузо уже на нос лезет, и мелкий вечно болеет, ей не до хозяйства сейчас.

– Угу. А тебе рваться на части – самое то. Замуж её тогда выдай! А то сидит у тебя на шее, вечно беременная, и всё. Даже элементарных вопросов решить не может!

– Мил, да я на неделю всего, – Олег натянул джемпер и, достав из кармана джинсов сигареты, закурил прямо в комнате. – Так что не истери, детка. Лучше удели время мужу, а то мне иногда кажется, что ему после меня ничего не перепадает. Даже совесть мучает. – Подмигнул и с довольной ухмылочкой скрывшись за парусящей от сквознячка шторы, плотно прикрыл за собой балконную дверь.

Я запрокинула голову и зажмурилась. Козёл. Есенин недоделанный, блин.

Два года. Тайные встречи у него на квартире, песни под гитару. Романтика – через край! Таких красивых, страстных слов, какие нашёптывал мне Олег, не говорил больше никто и никогда, тем более Николос. И я с готовностью, прекрасно понимая, что всё услышанное можно поделить надвое, а то и натрое, развешивала уши. Мне просто отчаянно не хватало этого трёпа, я без него увядала, переставала чувствовать себя женщиной – желанной и всё ещё не такой уж и подержанной, несмотря на маячивший в будущем году тридцатипятилетний юбилей.