– Да сама пройди, – лениво скривилась та. – Только быстро, время-то уже…

– Нет, вы знаете, у меня автобус. Вы передайте, пожалуйста, а я в другой раз приду.

Она нехотя взяла пакет.

– Что сказать-то? От кого?

Я махнула рукой:

– Просто передайте, – и поспешила к выходу. – Спасибо!

В какой-то момент показалось, что за спиной прозвучало невнятное: «А кто Машкову спрашивал?» – и я ускорила шаг.

В гардеробе меня окликнули:

– Девушка, это вы Машкову спрашивали?

Я к тому моменту была уже в пуховике, успела убрать тапки с халатом и теперь надевала шапку. Растерянно обернулась:

– Я…

И нос к носу столкнулась с Ленкиной маманей.

– Ты… – её холёное лицо тут же исказилось ненавистью. – Ах ты дрянь такая, ты и здесь ей прохода не даёшь! Чего тебе ещё от неё надо? Что, мало тебе этого позора? – она мотнула головой в сторону лестницы. – Что, нельзя найти себе в подружки такую же шалашовку, как сама?

– Здравствуйте, Нелли Сергеевна, – процедила я сквозь зубы. – И до свидания!

Но она схватила меня за руку. От неё приятно пахло духами, и это ещё больше подчёркивало уродство искривлённого злобой лица. Сейчас, несмотря на ухоженность и дорогущую косметику, было заметно, что ей уже под сорокет.

– Нет, постой! Я тебе русским языком говорю, Кобыркова, я тебе клянусь, что если ещё раз увижу тебя возле своей дочери… я тебя… я… – она запнулась, придумывая кару пострашнее.

– Ну, вы знаете, мы с ней как бы в одном технаре учимся. Так что извините, но встреч избежать не получится. – Я выдернула руку и пошла. Меня трясло.

– Будь уверена, это ненадолго! – заорала она вслед. – Я сделаю так, что ты не будешь там больше учиться!

Я остановилась, медленно выдохнула, унимая дрожь. Обернулась.

– Сделайте лучше так, чтобы ваш муженёк перестал строить из себя идейного и позволил дочери поступить в институт на платное! Если вам, конечно, действительно интересно её благополучие, а не просто хочется показать свою власть над учагами нашего Мухосранска!

– Да как ты смеешь, дрянь…

– Нормально смею. Вы мне никто, и я не обязана ни оправдываться перед вами, ни выслушивать ваши вопли. Да вы, если хотите знать, даже дочке своей никто! И муженёк ваш тоже! И все ваши потуги оградить её от такого убожества, как я, оборачиваются… – и замолчала. Зачем сотрясать воздух? Сами пусть разбираются. – До свидания, Нелли Сергеевна!

Конечная троллейбуса находилась прямо за воротами больничного комплекса. На остановке скопилась толпа, постоянно подъезжали и отъезжали частные машины и такси. Те, кому повезло меньше и приходилось довольствоваться общественным транспортом, отворачивались от пронзительного ветра и тихо ворчали из-за затянувшегося ожидания. Я, конечно, была среди них. В какой-то момент заметила Ленкину мать. Она выскочила из ворот, поскользнулась, едва не упала. Ветер взлохматил её платиновые волосы, донёс до меня аромат духов. Шикарная шуба из короткого чёрного меха переливалась под фонарём, и казалось, что это какая-то богиня спустилась с небес. Нелли Сергеевна вытерла платочком грязь с сапога, заметила меня. Демонстративно отвернулась. Тут и такси её подъехало. Но прежде чем сесть в машину, она подлетела ко мне.

– Послушай, Кобыркова! Если я узнаю, что ты хоть слово вякнула кому-то о том, где Лена…

– Да поздно, Нелли Сергеевна! У вас дом-то, наверное, панельный, слышимость ого-го! Вы думаете, откуда я узнала? Добрые люди подсказали.

Та замерла, раздражённо снимая липнущие на помаду волосы. Я развела руками:

– Меньше орать надо на ребёнка. Это непедагогично.

– Сучка! – процедила она сквозь зубы и, прыгнув в такси, исчезла в густом облаке выхлопных газов.