– Мы знакомы? – Тёмная бровь взлетает вверх.

– Нет, но вы с отцом похожи. Трудно не узнать. – Пальцы дрожат, что для меня необычно. В любой ситуации я спокойна, но именно в его присутствии сердце бьётся чаще, чем обычно, отдаваясь глухими ударами где-то в висках.

Он внимательно осматривает меня, останавливаясь на лице, а затем спускаясь ниже, отчего становится неуютно и хочется посмотреть в зеркало, чтобы убедиться, что волосы и макияж в порядке, а на одежде нет никаких пятен.

– Сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– Хм, а на вид года двадцать два – двадцать три, не больше.

И я понимаю, о чём говорит Кретов, потому как я только года четыре выгляжу, как женщина. До этого больше походила на девочку-подростка, ела по три порции, чтобы набрать вес и избавиться от болезненной худобы и угловатости фигуры.

– Как долго на должности управляющего?

– Два года. До этого три старшим администратором, а до этого просто администратором. Начинала с горничных.

– То есть с самой нижней ступени, так? – усаживается в кресло, и я совершаю движение в унисон, опускаясь в своё. В ответ лишь киваю. – Сколько лет в общем здесь работаете?

– Девять. Столько же знала вашего отца.

– Да-да, – усмехается, – он неоднократно говорил, что если и может на кого-то положиться, то это Лана, – прожигает взглядом, а я только сейчас понимаю, на что намекает Кретов.

– Если вы думаете, что…

– Я так не думаю, – обрывает, – и никогда бы не подумал. Он всегда это говорил, скорее, по-отечески, чем по-мужски.

Тишина. Диалог не клеится, а мы придирчиво осматриваем друг друга, не решаясь озвучить желаемые вопросы. Я-то уж точно. Если не поговорить прямо сейчас обо всём, что требуется, недосказанность лишь усугубит положение дел, а меня сделает в его глазах маленькой девочкой, неспособной управлять делом Марка Захаровича. Как только я прогнусь под сына и начну заглядывать ему в рот, автоматически стану девочкой, которую можно заткнуть тяжёлым взглядом.

Моя же цель сделать так, чтобы через полгода Кретов не продал отель на сторону очередной безмозглой девочке, а сохранил детище отца в том виде, в котором оно ему досталось. Пусть сделает лучше, главное – не хуже. Именно поэтому, выдержав его взгляд и ни разу не разорвав зрительный контакт, решаюсь на вопрос:

– Как будем жить дальше?

– А как вы хотите?

– Как угодно, главное, не как «Сентименто».

– А что с ними случилось? – напрягается, ёрзая в кресле.

– С ними случилась тупая девица, которая возомнила себя великим отельером. Сорок процентов персонала уже покинуло отель, уход остальных лишь вопрос времени. Альбина ушла первой, проработав на должности управляющего пять лет и вложив в дело вашего отца много сил и времени. Объяснения «как правильно работать» не были восприняты новым руководством. Если девочка не сменит курс, продолжив двигаться в неправильном направлении, отель загнётся через месяц. Наработать репутацию невероятно сложно, потерять – дело пары недель.

– Не я выбирал покупателя, – прокашливается, понимая, что моя тирада направлена на Елену, – спорить с матерью не стал. Два отеля, которые были оформлены на неё, пожелала продать. Её право. С «Дэсэо» всё сложнее…

– Иначе бы мы были проданы ещё три дня назад вместе с «Пасьён», как два по цене одного?

– Возможно.

– Невозможно. Не вышло бы.

– Это почему? – Его кадык дёргается, и я понимаю, что выбрала опасную тактику ведения беседы.

– Потому что есть некий американец Лесли Купер, которому принадлежит ресторан «Лораль» на первом этаже, а также доля в этом отеле. Небольшая, десять процентов, но всё же. Следовательно, в случае продажи вам необходимо его согласие или его доля. Никто не захочет покупать часть и соседствовать с чужаком.