Он подцепил бутылку, которая вдруг стала выскальзывать из потных пальцев, и пришлось подхватить ее другой рукой, в этот момент крышка «бара» поехала в пазах и уже готова была стукнуть, но он прижал ее животом и не дал!..

Ну, господи благослови, теперь самое главное быстренько, аккуратненько, глоточек, сначала большой, а потом, второй, можно и поменьше, уж и от первого полегчает!

Он сорвал золотую фольгу, скрутил крышку, покосился на дверь и, держа бутылку двумя руками, понес ее к жаждущему, пересохшему рту.

И не донес.

– Ах вот оно что! А я-то думаю, что он затих, а он тут коньячком догоняется! Поставь бутылку, урод!..

И она кинулась и вырвала сосуд с живительной влагой из его слабеющих рук!

– Верни! – тяжело дыша, велел он. – Верни сейчас же!

В одной руке у жены была бутылка, в другой какой-то конверт. Она прижала конверт подбородком и показала ему фигу:

– А это видел?!

– Верни, кому говорю! Зараза!..

– Я зараза?! Это я зараза?! Это ты зараза! И не подходи ко мне! Не смей ко мне подходить!

Так как он надвигался на нее с явным намерением отобрать бутылку, она проворно отступила, перехватила конверт и швырнула ему в лицо:

– На! На! Гляди на себя! Господи, позор, срам какой! Я не переживу, не переживу-у-у!..

И тут она вдруг заревела так горько и от души, что он даже перепугался немного.

Он остановился, не дойдя до жены несколько шагов, покосился на бутылку у нее в руке и спросил хрипло:

– Ты чего ревешь?

– А ты посмотри-и-и! Вон, вон посмотри, бесстыжая твоя рожа!.. – И пальцем ткнула в ковер, по которому разлетелись какие-то фотографии.

Наклоняться было невыносимо – вчерашний алкоголь, еще не весь перекочевавший в почки и печень, потек в обратную сторону и заплескался где-то у глаз, отвратительный, кислый, разъедающий внутренности.

– Это чего такое?

– А ты посмотри, посмотри как следует!

Он поднял с пола фотографию и посмотрел. В глазах было мутно, в желудке гадко, и пришлось взяться рукой за сервант, чтобы не упасть.

На фотографии были какие-то огни, которые резали его и без того изрезанный мозг, и еще какая-то целующаяся парочка.

– Да чего это такое-то?!

– Ты что?! Прикидываешься?! За дуру меня держишь?! Нашкодил, как паршивый кот, так хоть имей смелость признаться!

– Кто шкодил-то?! Я, что ли?!

– А не ты?!

Фотография снова сверкнула ему в лицо приторным глянцем, и огни на ней вдруг показались смутно знакомыми, и парочка тоже, и он вдруг весь налился холодным потом.

Неужели?!.. Неужели?! Да как это может быть?!.

– Ну что? – презрительно спросила жена, наблюдавшая за его лицом. – Узнал, Колечка? Или как?

Он тяжело дышал, и вдруг с левой стороны груди что-то так закололо, что он привалился к серванту плечом. Там опять зазвенели рюмки.

– Что-то, Колечка, лица на тебе нет, – прошипела жена злорадно. – Чего это ты взбледнул так вдруг?

– Где ты это… взяла?!

– А это, Колечка, – она подошла и вытащила фотографию у него из пальцев, – нам добрые люди в почтовый ящик положили! Я думала, опять рекламу кинули, а тут вдруг такое!.. Да ты еще самого интересного не видел, остренького!

Она наклонилась, подобрала несколько фотографий и стала тыкать их ему в лицо.

– Нет, ты полюбуйся, полюбуйся!.. Прямо голубь с голубицей, сладкая парочка! Вот и в постельке снимочек есть, во всей красе! Да что ты морду-то воротишь, ты любуйся, любуйся!

Он отворачивался, потому что смотреть был не в силах.

Какая сука это сделала?! Кто мог так его… подставить?! И они с Натусей не заметили ничего, никакой слежки!

Выходит, все время, что они плавали на пароходе, их кто-то снимал?! И в каюте снимал?! И в постели?! И в ванной?!